Полученные им послания он препроводил Хмельницкому; а тот вместе с помянутыми универсалами отослал их к царю с посланником своим Филоном Гаркушею, который приезжал в Москву в апреле того же 1654 года. Царь ответил похвальной грамотой гетману и полковнику и велел последнего привести к присяге, обнадежив его государевой милостью и жалованьем. Меж тем польский гетман не ограничился письменными попытками склонить Богуна к измене, а вслед за тем двинул на поддержку ему часть войска от Константинова, с Чарнецким во главе. Обманувшись в расчетах, поляки преследовали отступившего перед ними Богуна; последний заперся в Умани и дал энергичный отпор осадившим его полякам. Когда же на помощь к нему поспешили другие полковники, поляки ушли; причем, пылая местью, сожгли и разорили по дороге многие села и деревни10
.Прежде нежели перейдем к дальнейшим событиям, бросим взгляд на Украйну, только что освободившуюся от польского ига и перешедшую в московское подданство. Для сего воспользуемся путевыми записками архидиакона Павла Алеппского, который находился в свите антиохийского патриарха Макария, проезжавшего по сей стране в Москву летом того же 1654 года. 10 июня путешественники переправились на судах через реку Днестр, которая отделяла Молдавию от Украйны, и вступили в пограничный русский город Рашков, в котором была деревянная крепость с пушками. Навстречу им вышли все жители, не исключая детей, со своим сотником во главе, священники семи городских церквей и клир с певчими, с хоругвями и зажженными свечами; народ пал ниц перед патриархом и оставался коленопреклоненным, пока он проходил в ближнюю церковь. Гостей поместили в доме одного знатного человека. Так как это был субботний день, то они отстояли вечерню, а в воскресенье утреню и затем обедню, затянувшуюся до полудня. Тут путешественники впервые испытали русское церковное стояние; ибо как в Малой, так и в Великой России они не нашли обычных на востоке стасидиев (сидений) и должны были терпеть большую усталость ног, с удивлением взирая на русских людей, которые «стоят от начала службы до конца неподвижно, как камни, беспрестанно кладут земные поклоны, и все вместе, как бы из одних уст, поют молитвы». «Усердие их, – продолжает Павел, – приводило нас в изумление. О Боже, Боже! как долго тянутся у них молитвы, пения и литургия! Но ничто так не удивляло нас, как красота маленьких мальчиков и их пение, исполняемое от всего сердца, в гармонии со старшими». Далее он с удивлением замечает, что даже большинство казацких жен и дочерей «умеют читать, знают порядок церковных служб и церковные напевы». Дети-сироты обыкновенно по вечерам, после заката солнца, ходят по домам и просят милостыню, «поя хором гимны Пресвятой Деве». Им подавали деньги, хлеб и разные кушанья; этими подаяниями они поддерживали свое существование до окончания своего учения. «Вот причина, почему большинство из них грамотны. Число грамотных особенно увеличилось со времени появления Хмеля (дай Бог ему долго жить!), который освободил эти страны и избавил эти миллионы православных от ига врагов веры, проклятых ляхов». Тут Павел Алеппский, конечно со слов жителей, говорит, что ляхи не довольствовались поголовной податью и десятиной с произведений, а чинили нестерпимые притеснения православному народу, отдавали его во власть «жестких евреев», не дозволяли строить храмы и удаляли священников, над женами и дочерями которых совершали насилия. Ясно, что страна была еще наполнена живыми воспоминаниями обо всех этих проявлениях польско-еврейского гнета.