Будучи на московском троне, Лжедмитрий старался ублажить и дворян, владевших крепостными, и не потерять поддержку социальных низов, все еще ожидавших свободы от «доброго царя». 7
января и 1 февраля 1606 г. издаются «указы»: первый — о кабальных холопах, второй — о беглых. Указ 7 января в целом предполагал отклик на требования дворян вернуть им беглых холопов. Вместе с тем во время голода 1602 — 1603 гг. многих холопов феодалы сами выгоняли, и они получали, по указу Бориса Годунова, отпускные. Лжедмитрий сохранил право на свободу (по сути, свободу выбора) примерно четверти кабальных холопов, что, конечно, было холопами оценено. Двойственное отношение проявляется и в указе от 1 февраля о беглых крестьянах. В начале текста указа сразу обозначается разделение беглых на две категории. Бежавших до голодных лет, счет которым идет по сентябрьскому летосчислению с сентября 1601 г., «приговорили, сыскивая, отдавати старым помещиком». Иначе говоря, предполагается установленный в 1597 г.пятилетний срок сыска беглых. Бежавшие же в голодные 1601 — 1603 гг. возврату не подлежали. В марте 1606 г. составлялся «Сводный судебник». Он не был завершен и в действие вступить не успел. Но в основу его был положен Судебник 1550 г., с включением статьи 88 о крестьянском выходе в «Юрьев день». Таким образом, «Юрьевдень» возвращался. Но до «Юрьева дня» 1606 г. (26 ноября), однако, не дожил и сам Лжедмитрий, и реально этот Судебник так и остался лишь на бумаге.
Весьма непопулярной в кругах московского боярства и служилых людей являлась
Сигизмунд не стеснялся унижать Лжедмитрия, титулуя его «великим князем», а не «цесарем», «царем». Лжедмитрий тщетно пытался убедить польского короля, что «цесарями» в Москве были и его мнимый «отец» Иван Грозный, и «брат» Федор, да и Борис Годунов тоже. Но упоенные победой еще в Ливонской войне, польские власти не хотели даже и слышать о притязаниях московских правителей на «цесарский» титул. Несколько облегчало внешнеполитическое положение России в данном случае обострение польско-шведских отношений в Прибалтике: некоторые польские вельможи считали возможным использовать Россию против Швеции.
Большие претензии к Лжедмитрию были у
В Польше положение самозванца вызывало тревогу. По некоторым сведениям, сама Мария (Марфа) Нагая тайно доносила Сигизмунду III, что мнимый Дмитрий не ее сын. Видимо, сознавая шаткость положения Лжедмитрия, Юрий Мнишек не спешил породниться с ним и выдать, согласно договоренности, за него свою дочь Марину. Лишь 1 ноября 1605 г. царский посол
Афанасий Власьев с многочисленным благородным и чиновным сопровождением выехал в Краков за.невестой и затем был представлен королю. Посол не отличался дипломатическим тактом. Когда кардинал и польские сановники пели вполне нейтральную молитву, все преклонили колена, а посол отчужденно стоял. На вопрос же епископа: «Не обручен ли Дмитрий с другою невестою?», Власьев развеселил польскую шляхту ответом: «А мне как знать? Того у меня нет в наказе».
Затем был великолепный стол. Марина сидела рядом с королем и принимала от российских посланников дары своего жениха: огромное количество изделий из золота и драгоценных камней, три пуда жемчуга, 640 редких соболей и многое другое. Марина упала к ногам Сигизмунда, чем весьма смутила посла, который увидел в том унижение будущей русской царицы. Но ему разъяснили, что пока невеста в Кракове — она подданная польского короля. Король поднял Марину и напомнил, чтобы «чудесно возвышенная Богом», она не забывала, чем обязана «стране своего рождения и воспитания».