После этих двух первых жертв, вызванных несправедливостью Иоанна, начались страдания друзей и их приверженцев: все они были сосланы или казнены. Любимцами Иоанна стали теперь люди, отличавшиеся не храбростью, не благородством, не добротой души, а злостью, клеветой, низкими доносами; только они могли жить спокойно; добрые же бояре каждую минуту боялись смерти или опалы, то есть царского гнева. Многие из них от страха уходили в Литву и Польшу. В числе таких изменников был, к сожалению всех Русских, и знаменитый герой, участвовавший в завоеваниях Казани и Ливонии, прежний любимец царя — князь Андрей Курбский. Хотя он с чрезвычайной горестью решился на эту измену, но тем не менее она покрыла его имя вечным позором и заставила его совесть испытывать вечные мучения. С какой невыразимой грустью слушал он рассказы о верности других бояр Иоанна; как завидовал той твердости, с которой они, несмотря на все лестные предложения Польского короля, не изменили своей чести и терпеливо переносили жестокость Иоанна как наказание, посланное им Богом. Но это терпение и покорность не умилостивили жестокое сердце: довольно было одного подозрения, чтобы рассердить Иоанна, а он подозревал каждого. Все вельможи казались ему тайными злодеями, друзьями Курбского. Находясь в таком беспокойном состоянии, он выдумал новое средство для своей безопасности. Послушайте, друзья мои, и подивитесь, до чего может дойти человек, это прекрасное создание Божье, когда даст волю своим страстям!
В конце 1564 года Иоанн вдруг собрался ехать куда-то со всем своим семейством, приближенными, любимцами, со всем богатством и деньгами из дворцов и даже из придворных церквей. Бояре и народ с удивлением смотрели на этот таинственный отъезд и в страхе ожидали чего-нибудь чрезвычайного. Вскоре они услышали, что царь со всем двором остановился в Александровской слободе, в 156 верстах от Москвы.
Прошел месяц. Все были в прежнем унылом состоянии тихого ожидания. Вдруг 3 января 1565 года митрополит получает письмо от государя. Иоанн описывает в нем беззакония бояр, разорявших Россию во времена его малолетства; говорит, что дух их до сих пор не изменился, что все они еще злодействуют, а когда государь начинает наказывать их, митрополит и все духовенство вступаются за виновных. (Это правда, что служители Божьи осмеливались иногда просить грозного царя за несчастных, осужденных на казнь.) «И потому, — продолжал Иоанн, — не желая терпеть ваших измен, мы от жалости сердца оставили государство и поехали, куда Бог покажет нам путь!»
Этого было довольно, чтобы встревожить весь народ, которому безвластие казалось страшнее всех жестокостей. «Государь оставляет нас! — кричали с горестью верные Московитяне. — Мы погибаем! Кто будет нашим защитником от чужеземцев! Кто будет начальником нашего царства?» И в эту минуту отчаяния все пороки, все злодейства Иоанна исчезли в глазах доброго народа: он видел в нем только своего царя и умолял митрополита умилостивить Иоанна. Духовенство, бояре и все чиновники со слезами просили о том же и все в один голос говорили: «Пусть царь казнит своих злодеев, но царство без царя быть не может. Мы все пойдем с тобой бить челом государю и плакаться!»
Они исполнили это и в тот же день отправились в Александровскую слободу. Иоанн ожидал их: он знал свой народ, знал его пламенную, беспредельную привязанность к своим царям, и мнимое отречение от государства было только хитростью. Как будто против своей воли и только уступая просьбе митрополита он согласился опять быть государем России, но с таким условием, что никто из духовенства никогда не будет вмешиваться в его дела и просить за виновных, казнить которых он сочтет необходимым.