В числе таких особенно отличился князь Григорий Шаховский. Он в короткое время возмутил всю землю Северскую и Рязанскую и составил войско из жителей изменивших городов, из стрельцов, Казаков, боярских детей и даже крестьян, толпами приходивших под знамена своего любимца Дмитрия. Подивитесь такому усердию, милые читатели, тем более, что еще никто не видел этого нового самозванца и что одно имя его в течение года покоряло города и целые области. Полякам трудно было найти человека, который согласился бы играть эту опасную роль, и не раньше, чем через год нашелся такой: одни историки называют этого второго обманщика Матвеем Веревкиным, бродягой и сыном какого-то священника; другие — Жидом. С восторгом приняли его во всей южной России. Атаман Днепровских Казаков Заруцкий и начальник Поляков пан Ряжинский — друзья первого самозванца, знавшие наверное, что он был убит, не стыдились служить и второму, как истинному царевичу. Они оба доставляли ему каждый день новых воинов: к Заруцкому приходили Казаки; к Ряжинскому — богатые паны со своими отрядами. С такими усердными помощниками, с доверчивой любовью Русских к имени Дмитрия и второй самозванец так же легко побеждал, как и первый, и в июне 1608 года был уже в двенадцати верстах от Москвы, в селе Тушино.
Наше бедное Отечество находилось в это время в самом жалком положении. Верными царю оставались только отдаленная Сибирь и города: Казань, Саратов, Нижний, Коломна, Новгород, Переяславль-Рязанский. Все же прочее принадлежало мятежникам. Село Тушино стало их столицей. Видя, что Москва не покоряется так скоро, как можно было ожидать этого, судя по другим городам, Лжедмитрий, или, как наши предки называли его, Тушинский вор, укрепил свою столицу валом с глубокими рвами, украсил новыми строениями, обогатил грабежом. Каждый день в Тушине походил на праздник: разного рода веселье и более всего вино и мед манили туда изменников, которых вскоре уже насчитывалось там вместе с Поляками более ста тысяч человек. Все они нетерпеливо желали доказать усердие своему царику (так называли Тушинского вора) и готовы были с радостью умереть за него. Это усердие еще более увеличилось с тех пор, как гордая и бессовестная Марина, отпущенная по просьбе Польского короля в свое Отечество, согласилась на приглашение Тушинского злодея и, забыв Польшу, приехала к нему. Он встретил ее торжественно, как Русскую царицу; она же притворилась так искусно, что все, кто еще несколько сомневался в том, что Тушинский царь был истинный Дмитрий, должны были удостовериться, смотря на его свидание с женой.
С того времени дела его пошли еще успешнее; в одном только случае он не мог успеть никоим образом: верная Москва не сдавалась. Чтобы стеснить ее до последней крайности, он снарядил отряд 30 000 войска под командованием двух Польских панов — Сапеги и Лисовского — взять Троицкую Лавру святого Сергия. Это священное место было всегда прибежищем для наших предков в дни их бедствий, но никогда оно не было так спасительно для них, как в это ужасное время! Лавра соединяла Москву с севером и востоком России: мимо нее лежала дорога в Новгород, Вологду, Пермь, Сибирь, в области: Владимирскую, Нижегородскую и Казанскую. Стало быть, она защищала эти земли от нашествия самозванца; она предостерегала их от позора изменить Отечеству и законному государю. Чувствуя важность такого священного дела, все монахи решились лучше умереть, чем уступить Полякам и Русским изменникам, и сделались совершенными воинами: надели на свои рясы оружие, призывали к себе верных защитников Отечества и вместе с ними сражались так храбро, что, несмотря на свою малочисленность, несмотря на болезни и голод, продолжавшийся у них всю зиму, монастырь уже более года выдерживал жестокую осаду и как будто упрекал в слабости Москву, которая, имея гораздо больше войска и жителей, чем было их в Тушине, не могла решиться прогнать от своих стен дерзкого самозванца и спокойно смотрела, как и остальные города, до сих пор верные Василию Иоанновичу, мало-помалу начали оставлять его и покоряться Дмитрию; как самые ужасные злодейства происходили во всех их городах и селениях; как Русские, изменяя Богу и своей присяге, унижаясь перед недостойными Поляками, казалось, уже потеряли и Отечество, и свою веру.