Международный опыт свидетельствует, что сама по себе избирательная система еще не определяет демократизм выборов. При прочих равных условиях пропорциональная система лучше учитывает волеизъявление избирателей. Главный аргумент ее сторонников состоял в том, что нововведения будут стимулировать укрепление партий и развитие гражданского общества. Их оппоненты утверждали, однако, что политический смысл перехода на чисто пропорциональную систему состоит в повышении контроля федерального центра над формированием списка «партии власти». При прежней системе кандидатуры по одномандатным округам выдвигались главным образом региональными властями, лучше знающими местные условия. Отмену голосования по одномандатным округам призвано было компенсировать создание региональных списков, по которым, помимо «тройки» общегосударственных лидеров, должно избираться большинство кандидатов. Местных деятелей избиратели знают обычно лучше и охотнее за них голосуют.
Из других электоральных новаций середины 2000-х гг. наибольшее значение имеет отказ от строки «против всех» в избирательных бюллетенях. Голосование против всех кандидатов или партийных списков служило легитимным и сознательным выражением протеста избирателей в тех случаях, когда популярным лидерам или избирательным объединениям отказывали в регистрации, или они были сняты с выборов. Голосование недействительным бюллетенем формой протеста быть не могло, так как не влияло на результат голосования.
Был также отменен порог явки избирателей на выборы, который позволял считать их итоги легитимными. Известно, что часть электората безразлична к региональным и местным выборам. Неявка значительного числа избирателей при высоком пороге явки часто приводила к срыву выборов, заставляла проводить повторное голосование. В то же время полная отмена порога приводит к формированию законодательного органа меньшинством избирателей и фактически лишает его легитимности.
Лишены были пассивного избирательного права граждане России, одновременно имеющие гражданство другого государства или вид на жительство в другой стране (речь идет о многих сотнях тысяч избирателей). Под запретом оказались и избирательные блоки: если две или более партии хотят совместно участвовать в выборах, то либо одна из них должна самораспуститься, а ее члены вступить в другую партию, либо они должны объединиться, но это требует сложной и длительной процедуры. Это нововведение противоречило официально заявленной цели укрупнения партий. Избирательные объединения теперь не могли постепенно идти к слиянию, вырабатывая общую платформу.
Депутатам Государственной Думы и региональных законодательных органов было запрещено добровольно переходить в другую фракцию или партию: в этом случае они лишались мандата. Запрещалась и критика соперников по предвыборной кампании в эфире. Последнее нововведение лишало предвыборную кампанию самой сути – критического характера, дискуссии об актуальных общественных проблемах.
В итоге, в России за без малого два десятилетия так и не сложилось реальной состязательной партийной системы. Есть лишь «партия власти». Это разительно отличало послекоммунистическую Россию и от России «думской» последнего предреволюционного двенадцатилетия, и от послекоммунистических обществ Центральной и Восточной Европы от Болгарии до Эстонии, и сближало нынешнюю РФ со странами «народной демократии» – сателлитами СССР в советской части Европы в 1950–1980-е гг., да и с самим Советским Союзом с его однопартийной системой и выборами без выбора.
Радикальный русский национализм. Структуры, идеи, лица. М.: Информационно-аналитический центр «Сова», 2009.
Русский национализм. Социальный и культурный контекст. М.: Новое Литературное обозрение, 2008.
6.1.11. Крайнее имущественное расслоение в послекоммунистической России. «Новые русские» и «старые советские». Обнищание. Коррумпированность государственного аппарата