История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

Сутью нашего подхода к религиозной истории является посильное исследование того, как религиозное и побуждаемое религией Знание свершает свой исторический путь от изначального, живого и зовущего людей к мысли и созиданию Откровения до закоснелой Догмы, тормозящей всякую новую созидательную мысль и требующей духовного и физического насилия для поддержания собственного существования. Именно эта сложившаяся за века Догма, а не сама религия Откровения, вынуждает людей к слепому следованию традиции и создает условия и обстоятельства, в которых фанатизм считается подлинной верой, а безусловное подчинение традиции – подлинным благочестием. Мы также знаем, что истинное Откровение никогда не умирает – даже в тисках мертвенной Догмы. Напротив, всегда наступает время, когда Откровение, как живая струя, питающая свежим течением застойную и на первый взгляд совершенно неподвижную заводь, выводит человеческую мысль за пределы этой заводи в широкий океан всемирной эволюции, чтобы вновь нести людям все те порывы к рациональному осмыслению мира и нравственному созиданию, ради которых оно, Откровение, и существует.

В то же время методом нашей работы является поиск зримого и незримого Общего в океане религиозных, национальных, расовых и иных различий, пристальным изучением которых всегда занималась история. Это Общее, состоящее в обусловленном смыслом эволюционного выживания и содержащемся в любом Откровении Единства сходстве нравственных принципов, присущих любой определяющей человеческие культуры пророческой религии, часто уходит из поля зрения исследователей, поскольку наиболее зримые и зрелищные события привычного нам понимания истории происходят из столкновения многоликих Различий, и поэтому кажутся главными и основополагающими.

Действительно, в поле религиозной истории зримых, внешних различий между народами, исповедующими ту или иную веру, казалось бы, намного больше, чем зримых, внешних сходств. Однако, исходя из нашей концепции эволюционной борьбы Откровения и Догмы, мы не должны забывать, что в этом, духовном, а не сугубо материальном, контексте главным предназначением любой религии является не внешнее соблюдение обрядности и тем более не слепой и невежественный фанатизм, но созидание определенного типа духовности на пути следования новым общественным идеалам праведности и благочестия.

Эти идеалы, в свою очередь, несут в себе корневой и всеобщий, составляющий суть религии исторический идеал благородного, добродетельного и мудрого человека, образ которого и является тем Общим, что делает практически тождественными общественные цели самых разных по внешности учений, будь то христианство, ислам, а ранее буддизм, конфуцианство или освященный именем Сократа платонизм и языческо-римский стоицизм Марка Аврелия.

Действительно, какую бы религию мы ни взяли, мы увидим, что добродетели и пороки, определяемые этой религией, практически те же самые, как и в других испытанных историей вероучениях. Среди идеалов добродетели в любой пророческой религии мы всегда обнаружим отсутствие себялюбия, правдивость, честность, верность данному слову, целомудрие, искренность, самообладание, умение сдерживать гнев, умение сострадать и прощать, умение быть благодарным, скромность и смирение, терпение, заботу о бедных и несчастных, стремление к миру между людьми, бескорыстие, жертвенность, справедливость. Среди пороков, осуждаемых любой пророческой религией, мы безусловно увидим надменность, высокомерие, скупость, корыстолюбие, лживость, воровство, себялюбие, злословие, клеветничество, трусость, хвастовство, зависть, расточительность, вероломство, прелюбодеяние. Иными словами, вне внешних различий и даже вне процесса поступательности в исторической смене, а вернее, в историческом продолжении одной религии другой религией, целью любого вероучения является стремление помочь человеку быть Человеком, и в этом смысле коренные идеалы человечности и человеческого благородства у древних славян или древних тюрков самым естественным образом переходили в духовно-нравственную атмосферу ислама и христианства.

Другое дело, что эти коренные идеалы всегда были, особенно в язычестве, достоянием именно того меньшинства, для которого потребности души и сердца были выше, чем традиционные условности общественного существования, ставящего нужды своего племени во главу угла и видящего в другом племени разве что врагов и соперников.