История российского сыска

Установлено, что следователи НКВД в целях получения при­знаний в преступной деятельности применяли к арестованным незаконные меры воздействия. Из многочисленных заявлений арестованных, написанных ими во время ведения следствия, вид­но, какие методы применяли следователи на допросах и какими путями добивались ложных показаний. Так, Ольберг после пер­вых двух допросов 27 января 1936 года написал следователю заяв­ление следующего содержания:

«После Вашего последнего допроса 21.1. меня охватил отчего- то ужасный, мучительный страх смерти. Сегодня я уже несколько спокойнее. Я, кажется, могу оговорить себя и сделать все, лишь бы положить конец мукам. Но я явно не в силах возвести на самого себя поклеп и сказать заведомую ложь, т. е. что я троцкист, эмис­сар Троцкого и т. д. Я приехал в Союз по собственной инициативе, теперь — в тюрьме уже я понял, что это было сумасшествие, пре­ступление. Горько раскаиваюсь в нем. Я сделал несчастными не только себя, но и жену мою, брата. Теперь я понял, до чего непра­вилен был мой шаг, т. е. приезд в СССР по неверным данным и со­крытие моего троцкистского прошлого».

На следующий день Ольберг обратился с новым заявлением, в котором говорилось:

«Очень прошу вызвать меня сегодня к себе. Кроме других во­просов, я хочу назвать имена лиц, которые смогут подтвердить мою невиновность в инкриминируемом мне обвинении».

Расследований этих заявлений не производилось, и от суда они были скрыты. Сам же Ольберг впоследствии во всех предъявлен­ных ему обвинениях на допросах стал признавать себя виновным.

Смирнов 8 мая 1936 года в знак протеста против методов след­ствия объявил голодовку, которая длилась тринадцать дней.

Тер-Ваганян, протестуя против необоснованного ареста, дваж­ды объявлял голодовку, а затем порезал себе палец и кровью напи­сал заявление:

«Тов. Берман. Прошу сегодня все мои письма Сталину и Ягоде отправить. Потеряв надежду добиться выполнения Вами своего слова, с 12 часов перестал пить».

В письме Сталину он писал о том, что решил покончить жизнь самоубийством:

«Я обвиняюсь в терроре. Меня обвиняют в соучастии в подго­товке террористических групп на основании показаний лиц, пря­мо причастных к этому делу. Люди эти клевещут, клевещут подло, мерзко, бесстыдно, их клевета шита белыми нитками, не стоит большого труда ее обнажить, мотив творцов этой лжи прозрачный. Тем не менее! Против этой очевидной лжи я бессилен... Клянусь священной памятью Ленина, я не имел никогда никакого отноше­ния к террористическим речам и делам контрреволюционных бан­дитов и каннибалов...»

Это письмо Тер-Ваганяна не было доведено до сведения суда, а 10 августа 1936 года после просмотра обвинительного заключе­ния, за девять дней до начала судебного процесса, Сталин вклю­чил Тер-Ваганяна в число обвиняемых по данному процессу как одного из активных организаторов объединенного троцкистско- зиновьевского центра.

А. Н. Сафонова, бывшая жена И. Н. Смирнова, выступавшая по данному делу в качестве свидетеля (впоследствии осужденная за троцкистскую деятельность), в своем объяснении от 14 июня 1956 года в КГБ СССР и Прокуратуру СССР сообщила, что ею и другими обвиняемыми на следствии и в суде были даны ложные показания, что во время допросов работники НКВД применяли методы морального воздействия, требовали показаний о преступ­ной деятельности, якобы необходимых в интересах партии. «Вот под знаком этого понимания, — указывала Сафонова, — что это­го требует партия и мы обязаны головой ответить за убийство Ки­рова, мы пришли к даче ложных показаний, не только я, но и все другие обвиняемые».

Вместе с тем она сообщила, что следователь угрожал ей, заяв­ляя, что если она будет упорствовать в даче показаний, то он при­мет меры к аресту се сестры, высылке ее детей, а также применит к ней физические меры принуждения. Следователь, сообщала Са­фонова, говорил, что показания, которые ей называют в процессе следствия, она должна подтверждать независимо от того, верны они или нет, потому что так надо для партии.

«Так было на предварительном следствии, — писала Сафоно­ва, — а на суде это усугублялось присутствием иностранных кор­респондентов, и все мы, зная, что последние могут использовать наши показания во вред советскому государству, не могли сказать правду». В результате воздействия следователей, заявляла Сафо­нова, ее показания, а также показания Мрачковского, Зиновьева, Каменева, Евдокимова и Тер-Ваганяна, которые они дали на предварительном следствии и в суде, на девяносто процентов не соответствуют действительности.

Методы, которыми пользовались следователи, особенно ярко видны из заявления Шацкина, написанного им 22 октября 1936 го­да на имя Сталина. Шацкин был арестован по обвинению в принадлежности к объединенному троцкистско-зиновьевскому центру. В заявлении он сообщил, что ему предъявлено тягчайшее обвинение в причастности к террористическому заговору, в чем он неповинен.