История российского терроризма

До декабрьских событий заговорщики не отличались твердостью в своих религиозных убеждениях. Более того, некоторые из них были атеистами, а Лунин, например, принял католичество. Они в основном следовали идеям тогдашней Франции, относясь к православию легкомысленно, считая религию уделом умственной косности. Борьбу с православной церковью они даже поставили своей целью, наравне с борьбой антимонархической, полагая, что церковь освящает крепостничество. Рылеев сочинил песню, которую они пели после совещаний: «Первый нож — на бояр, на вельмож, второй нож — на попов, на святош».

Совершенно другими стали декабристы после своего осуждения. Одиночное заключение и тяжелая работа на каторге заставили их посмотреть на жизнь иначе. Многие поняли, что без веры в Бога человеческая жизнь не имеет смысла. Трубецкой, уже седой и согбенный старик, говорил: «Каторга была вторым крещением, обратившим нас в христианство, а учение Христа облегчало наши страдания; мы научились от него безропотно терпеть...»

У Каховского времени обратиться к Богу не хватило.

* * *

Россия примеряла на себя и «полицейский мундир» Петра I, и «шляхетский кафтан» Екатерины II, и военного образца «бюрократический вицмундир» Николая I.

К середине XIX в. стало ясно, что крепостной строй тормозит промышленное развитие страны. Капиталы почти не получали промышленного употребления, а накапливались в банках. Назревала смена натурального хозяйства меновым. Торговый сбыт земледельческих продуктов поднимал стоимость земли; малопроизводительный крепостной труд, вознаграждаемый земельным наделом, был земледельцу не в радость. Все явственнее звучала мысль о замене крепостного труда вольнонаемным. Необходимость крестьянских реформ была очевидной. По крестьянскому вопросу высказались все общественные группы. Отмена крепостного права в феврале 1861 г. явилась эпохальным событием.

Проведена была реформа суда — на началах отделения судебной власти от административной, гласности судопроизводства, введения института присяжных заседателей.

Был издан новый университетский устав, предполагавший самоуправление, отменена предварительная цензура для более объемистых книг и некоторых повременных изданий.

Россия и в дореформенную пору была богата разными кружками, а в 60-е годы их стало намного больше. Состояли они в основном из молодежи. В Москве выделялись два кружка — нефедовский и ишутинский, первый как типичный кружок самообразования, второй как политический, давший русскому терроризму человека, оставившего по себе в истории плохую память. Речь идет о Каракозове.

Чем же различались эти кружки? Анонимный автор очерка «Московский университет в 60-х годах» рассказывает:

«Лишенные права сходок, студенты образовали кружки. Цель их была саморазвитие посредством чтения и бесед. Каждую субботу собирались у кого-нибудь из членов кружка человек двадцать, слушали рефераты о том, что прочлось кем-нибудь из членов замечательного за неделю. Затем начинались прения при разливанном море чая с копеечными сухарями. О спиртуозных напитках в нашем кружке не было и помина, даже о пиве. Читали книги преимущественно серьезного содержания: исторического, философского, социального. Нашими излюбленными авторами были: Спенсер, Дарвин, Милль, Конт, конечно, в переводах. Учение Огюста Конта нам излагали в своеобразных рефератах студенты, знавшие французский язык и ходившие для чтения его в Румянцевскую библиотеку. Политикой студенты тогда не занимались. Беллетристикой мало интересовались, хотя делалось исключение для Щедрина, Достоевского. Сильные споры между нами возбуждал роман «Преступление и наказание», но самое большое впечатление произвел роман «Что делать?» Чернышевского. Рахметов был нашим идеалом. Кружок, к которому я принадлежал, назывался нефедовским, потому что душой его был теперь уже умерший этнограф Ф. Д. Нефедов. Осенью 1865 года он ввел в этот кружок своего земляка (сам он из Иваново-Вознесенска). Новый член был сын дворового человека графа Шереметева; ему было лет 18; при невзрачной фигуре глаза его блестели незаурядным умом, хотя манеры были угловаты. Готовясь в уездные учителя, он жил у Нефедова, посещал в качестве стороннего слушателя университет, отличался сдержанностью, редко вмешивался в разговоры на кружковых собраниях.

Любознательность и скромность вызывали симпатию к нему. Затем по выдержании экзамена, он уехал в Петербург, где получил место учителя в одном из городских училищ. Через три года этот скромный юноша стал героем нашумевшей в России и Европе трагедии: новый член, введенный в наш кружок Нефедовым, был Нечаев».

Это пример типичного кружка самообразования в XIX в. Иной характер носили собрания ишутинцев.

«Бабушка русской революции» Е. Брешко-Брешковская рассказывала: