Итак, участники покушения на великого князя приехали в Москву, привезя с собой динамит.
Для начала нужно было узнать, где живет московский генерал-губернатор. Спрашивать у прохожих не решались. Моисеенко поднялся на колокольню Ивана Великого и стал спрашивать сторожа о московских примечательностях. Так выяснили дом великого князя.
Теперь нужно было следить. Моисеенко и Каляев приобрели лошадей и записались извозчиками. Моисеенко особо не давал себе труда притворяться: по воскресным дням уходил гулять, для ухода за лошадью нанял человека. Каляев же с удовольствием входил в роль, молился, рассказывал о своей прошлой жизни лакея. Встречаясь с Савинковым в трактире на Сухаревке, он говорил:
— Сделал я себе паспорт на имя подольского крестьянина, хохла Коваля, чтобы объяснить мой польский акцент. И ведь бывает такое несчастие! Вечером спрашивает дворник — ты какой, говорит, губернии? Я, говорю, дальний, подольский я. Ну,— говорит,— земляки будем... Я сам, мол, подольский. А какого уезда? Я говорю: ушицкий. Обрадовался дворник: вот так раз, я ведь тоже ушицкий. Стал он спрашивать, какой волости, какого села, слыхал ли про ярмарку в Голодаевке, знаю ли деревню Нееловку... Ну, да ведь меня не поймаешь. Я раньше, чем паспорт писать, зашел в Румянцевскую библиотеку, прочитал про Ушицкий уезд,— смеюсь. Как не знать, говорю, бывали, а ты в городе-то бывал, в Ушице, собор, говорю, видел? Еще оказалось, что я лучше дворника родину знаю...
Савинков, познакомившись с писателем Леонидом Андреевым, попросил свести его с неким князем. Для чего?
«Князь Н. Н. был выхоленный, крупный, румяный и белый русский барин. Он занимал в Москве положение, которое давало ему легкую возможность узнавать о жизни великого князя. Он был известен как либерал, но редко выступал открыто. Впоследствии он стал видным членом кадетской партии. Когда он вошел в ресторан, я по его тревожной походке увидел, что он боится, не следят ли за ним или за мной. Это обещало мне мало хорошего, но я все-таки вступил с ним в разговор. Я сказал ему, что слышал много о его сочувствии революции, и спросил его, правда ли это?
— Да, правда,— отвечал он,— но как вы думаете, здесь безопасно?
Он в волнении заговорил, что его многие знают, что конспиративные дела надо делать конспиративно, и в заключение предложил мне прийти к нему на квартиру. Я хотел сказать, что он выбирает самый неконспиративный способ свидания, но промолчал и согласился прийти к нему домой... Он говорил, что убийство великого князя — акт первостепенной политической важности и что несомненно можно надеяться на его помощь... Все оказалось болтовней... Я убедился, что мы должны полагаться только на свои силы...»
К покушению привлекли еще Куликовского, бывшего студента, но он вскоре сбежал. Бомбы же хранились у Доры Бриллиант.
Поскольку как метальщик Куликовский отпал, бросать бомбу должен был Каляев. У остальных нашлись веские причины не делать этого.
С бомбой, завернутой в платок, Каляев в два часа дня был в Кремле, у памятника Александру II. Когда к крыльцу подали карету великого князя, Каляев медленно пересек площадь, обогнул дворец и мимо здания суда прошел через Никольские ворота к историческому музею, Постояв немного, он пошел обратно. Навстречу ему ехала великокняжеская карета.
«Против всех моих забот,— писал он товарищам,— я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбега в упор, и был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывается карета. После того, как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, на меня пахнуло дымом, сорвало шапку. Я не упал, а только отвернул лицо. Потом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело... В шагах десяти за каретой лежала моя шапка, я подошел, поднял и надел. Я огляделся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и вся она обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокру г Я пошел,,. В это время послышалось сзади: «Держи, держи!» — и на меня чуть не наехали сыщичьи сани, и чьи-то руки овладели мной. Я не сопротивлялся. Вокруг меня засуетились городовой, околоточный и сыщик, противный... «Смотрите, нет ли револьвера? Ах, слава Богу, и как это меня не убило, ведь мы были тут же», — проговорил, дрожа, этот охранник. Я пожалел, что не могу пустить пулю в этого доблестного труса. «Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал»,— сказал я... «Давайте извозчика... Давайте карету!» Мы поехали через Кремль на извозчике, и я задумал кричать: «Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да здравствует партия социалистов-революционеров!»
Меня привезли в городской участок. Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно среди этих жалких трусишек... И я был дерзок, издевался над ними... Меня привезли в Якиманскую часть, в арестный дом. Я заснул крепким сном».
Из стихов Каляева:
Благодарю Тебя, Всевышний,
За то, что я недаром жил
И, как скиталец, в мире лишний,