История российского терроризма

Козловский рассказал, что Каплан производит впечатление крайне серого, ограниченного, нервно-возбужденного, почти истерического человека. Держит себя растерянно, говорит несвязно и находится в подавленном состоянии. Козловский сказал, что, несомненно, это дело рук организации эсеров, хотя Каплан и отрицает…»

Ее допрашивали четыре дня, но определить принадлежность Каплан к какой-либо организации не могли.

Из протокола допроса:

Петерс. Расскажите всю правду. Я не могу поверить, что вы это сделали одна.

К а п л а н. Уходите!

Петерс. Потом. Потом уйду, а сейчас я буду записывать ваши показания.

К а п л а н. Фанни Ефимовна Каплан, под этой фамилией жила с 1906 года. В 1 906 г. я была арестована в Киеве по делу взрыва. Тогда я сидела как анархистка. Взрыв произошел от бомбы, и я была ранена. Бомбу я имела для террористического акта. Судилась военно-полевым судом в городе Киеве, была приговорена к вечной каторге. Сидела в Мальцевской каторжной тюрьме, а после в Акатуе... В тюрьме мои взгляды оформились... В своих взглядах я изменилась потому, что попала в анархисты очень молодой... Мои родители в Америке. Имею четырех братьев и сестер... Стреляла в Ленина я. Решилась на этот шаг еще в феврале. Эта мысль назрела у меня в Симферополе, и с тех пор я начала готовиться к этому шагу.

Петерс. Кто вам помогал совершить покушение на Владимира Ильича Ленина?

Каплан. Никто. И об этом у меня больше не спрашивайте.

Фанни Каплан перевезли с Лубянки в Кремль под охрану латышских стрелков. Президиум ВЧК постановил ее расстрелять. Исполнить это поручили коменданту Кремля Малькову.

Под шум грузовика он выстрелил в кремлевском гараже ей в затылок.

О Фанни Каплан вспомнили в 1922 г., когда начались процессы над эсерами. За политическое противостояние судить было еще не принято, и эсерам старались «пришить» различные теракты. Правых эсеров обвинили в покушении на Ленина. Для этой цели задействовали двух провокаторов, а известный чекист Агранов состряпал фальшивую брошюру от лица эсеров, издав ее в Берлине.

Так местечковая девушка, въехавшая на истерике в революцию, обессмертила свое имя. Правда, ценой смерти. Но, сдается, жизнь ей была не очень, в общем-то, и нужна.

* * *

Известны покушения на советских дипломатов в первые годы большевистской власти.

Летом 1927 г. советский посланник в Польше Войков приехал на варшавский вокзал встречать Розенгольца, полномочного представителя СССР в Лондоне. Встретившись, они пошли в станционный буфет выпить кофе, а потом отправились на перрон к скорому московскому поезду, которым должен был выехать Розенгольц. Когда они стояли у спального вагона, раздался выстрел. Войков побежал. Нападавший выстрелил еще несколько раз. Войков выхватил револьвер и тоже стал стрелять, потом зашатался и упал на руки подбежавшим полицейским. Террорист по призыву полиции бросил револьвер и поднял руки.

Войкова отвезли в больницу, где он в тот же день скончался.

Стрелявшим в него оказался Борис Коверда, девятнадцати лет, ученик русской гимназии в Вильно. Он заявил, что являясь противником политического и общественного строя в России и имея намерение отправиться туда — принять активное участие в борьбе с этим строем, приехал в Варшаву с целью получить разрешение представительства СССР на бесплатный проезд в Россию. А когда ему в этом отказали, он решил убить посланника Войкова, как представителя власти СССР. Самого Войкова Коверда не знал лично.

Что за человек был этот юноша-террорист?

Обратимся к показаниям на суде его матери:

«Об убийстве я узнала из газет. Это меня ошеломило. Борис был очень впечатлительным, скромным и тихим. Содержал семью, потому что я болела и была без работы: он работал на всю семью... Он работал в редакции газеты «Белорусское слово»; был экспедитором, а последнее время и корректором... Борис отдавал весь свой заработок мне. Он имел демократические убеждения, симпатий к большевикам не питал. Когда мы жили в Самарской губернии, Борис имел много неприятностей; его преследовали, называли буржуазным сынком, уничтожили школу, в которую он ходил, и церковь. Раз при нем был разговор, что приехал священник, а большевики заперли его в хлев. Борис религиозен, он был в этом году на исповеди и причащался... Когда Борис был еще маленьким мальчиком, лет 6—7, я читала ему историю России. Я тогда была учительницей. Дома мы говорили исключительно по-русски, мы люди русской культуры... В Самаре еврейчик был назначен руководителем четырех школ. Он давал неприятные распоряжения и вел с детьми разговоры о Христе, говорил, что это талантливый сектант. Когда Борис после болезни начал поправляться, первой просьбой его было купить Евангелие...» Болезнь усилила и без того нервную напряженность Бориса. Он говорил в суде: