По словам философа Н.А. Бердяева: «Незрелость глухой провинции и гнилость государственного центра – вот полюсы русской жизни». Бесчисленные конфликты и противостояния пронизывали непрочное и аморфное здание огромной Империи. Центр и провинция, «образованное общество» и «народ», господствующая казённая церковь и гонимое народное старообрядчество и сектантство, колонизаторы и «инородцы», помещики и крестьяне, – вот лишь некоторые линии противостояния, характеризующие жизнь Петербургской империи.
Почти полное отсутствие «среднего класса», слабость сословной структуры, зависимость общества от государства, необычайная централизация и неподконтрольность власти, замкнутой на фигуру монарха, порождали крайнее социальное напряжение. Вся политическая жизнь была сосредоточена в крайне узком кругу (император, его сановники, министры, фавориты, гвардия, двор, столичное общество). Всё же остальное население – составлявшее 99 процентов жителей России, не влияющее на формирование политических решений, отчуждённое, чаще всего, даже не информированное о происходящем и довольствующееся слухами и мифами, – тем не менее, выступало в роли статистов, жертв, рабов, полностью, зависящих от этих решений и оплачивающих их безмерной ценой. Всё здание империи было шатким, всё её могущество – иллюзорным, неправедным и ненадёжным, основанным на военном насилии, полицейской опеке, государственном терроре, экстенсивном развитии хозяйства (при котором не щадили ни людей, ни природу), милитаризации жизни и непрерывном перенапряжении всех сил податного населения России. (Что не могло кончиться иначе, как крахом Империи и мощным социальным взрывом невиданной силы.)
Расточительное, непроизводительное расходование бюджета (на роскошь двора, пожалования фаворитам, казнокрадство и завоевательные войны) приводило к ситуации непрерывного разорения населения и финансового кризиса казны. Если бюджет России в 1796 году составил 73,1 миллиона рублей, то внешний долг империи к этому времени достиг 33,1 миллиона рублей (это была цена, заплаченная страной за блеск екатерининского двора и гром блестящих побед). В 1730-ых годах содержание двора обходилась казне в два миллиона рублей в год, а Академия наук и Адмиралтейская академия – вместе получали 47 тысяч рублей. В 1780-х годах на расходы двора шло 13 процентов расходов бюджета, а на всё народное образование – 1,7 процентов.
О жестокости, лицемерии и бесчеловечности правящего в России режима ярко говорит такой небольшой эпизод. На рапорте, в котором граф Пален просил покарать смертной казнью провинившихся солдат, Николай I собственноручно изволил начертать: «Виновных прогнать сквозь тысячу человек двенадцать раз. Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне её вводить».
Со времён Петра I официально считалось, что все сословия должны служить на «общее благо», на «общую пользу» государства: горожане должны пополнять бюджет доходами от промыслов и торговли, крестьяне – нести повинности в пользу дворян и государства и поставлять рекрутов, дворяне – служить и учиться. Однако, как замечает современный историк Л.М. Ляшенко: «поскольку эти нововведения осуществлялись в иерархическом государстве, то новые обязанности распределялись крайне неравномерно, усиливая, и без того неравноправное положение различных слоёв населения».
Существовали глубочайшие противоречия между дворянами и крестьянами. Слабые попытки монархов подновить социальные отношения в стране не были поддержаны дворянством. Основными чертами социально-экономического развития России в первой половине XIX века, помимо крайней неравномерности этого развития и крайней остроты разнообразных социальных противоречий, являлась решающая роль государства в экономической жизни страны (через систему сыска беглых, монополий, заказов, субсидий), огромная роль государственных предприятий в промышленности (в частности, вся транспортная система: шоссе, каналы, железные дороги – создавалась государством при помощи принудительного труда крестьян; также вся кредитная система страны была государственной), крайне слабое развитие «третьего сословия» (представленного немногочисленными ремесленниками и буржуа). Самодержавие сознательно консервировало крепостническую социальную и экономическую систему, лишь слегка её подновляя. Например, Николай I хорошо понимал, как необходимость отмены крепостного права, так и то, что упразднение власти помещиков над крестьянами неизбежно затронет и самодержавие, прочно опиравшееся на эту власть.
Со времён Екатерины II и вплоть до Николая I императоры думали об ограничении крепостного права, боясь крестьянской революции, чрезмерного усиления дворянства и нарастающего отставания России от Запада. Но, понимая одновременно, что это крепостное право – опора их власти, они и не смели всерьёз на него посягать.