В XVIII веке на смену политико-религиозной идеи «Москвы – Третьего Рима» государство предложило новую трансформацию русского державного мессианства в виде имперской идеи «Великой России». И вот поэты славят полководцев, государей и чиновников, и часто сами ими являются (Державин, Фонвизин, Карамзин занимали видные государственные посты). «Суррогатом почвенности» для интеллигенции в это время оставалось породившее её самодержавие, оторвавшее интеллигенцию от народа (то есть общинного крестьянства). В умах большинства просвещённых людей XVIII века старая культура с её религиозными и нравственными устоями была полностью сломлена и дискредитирована, новая (европейская) усвоена очень поверхностно – и образовавшийся духовный вакуум заполняют цинизм, стяжательство, беспринципность, безверие, карьеризм, часто использующие для самооправдания модный ярлычок западного «вольтерьянства». Кроме того, образованные люди XVIII века были заворожены магией имперской мощи, упивались победами и завоеваниями, отождествляя себя с величием Державы. Масштабная фигура Петра и гром его побед соблазнял их пробуждающиеся националистические чувства.
Тем не менее, уже в эту эпоху появляются первые «ласточки» будущего общественного движения, критикующие пороки крепостничества и самодержавия и стремящиеся разграничить понятия «Россия» и «Империя», преодолеть бездонную пропасть, отделяющую их от народа, просветить народ, разделить и облегчить его страшные муки и искупить свою невольную вину (вину праздности и «цивилизованности» – за счёт эксплуатируемых и невежественных крестьян). «Они работают, а вы их хлеб едите» – этот красноречивый и страстный эпиграф избрал Н.И. Новиков к своему сатирическому журналу «Трутень».
Интеллигенция (в это время, преимущественно, дворянская) обретает свои первые организационные формы: кружки друзей, салоны, журналы, масонские ложи, тайные общества, научные общества. «Маятниковое» колебание политики монархов от «оттепели» к «реакции» ведёт к тому, что в периоды «оттепели» первые российские интеллигенты стремятся обновить и реформировать Россию вместе с властью, чересчур буквально принимают её призывы к обновлению и просвещению, а в периоды реакции выступают против власти, радикализируются, и подвергаются суровым репрессиям, открывая новый мартиролог мучеников российского освободительного движения: от Новикова и Радищева до Перовской и Михайлова.
Ещё одной характерной особенностью зарождающегося общественного движения (наряду с его узкой социальной базой, указанными «циклами», стремлением «идти в народ» и отдать «долг» ему, и крайним радикализмом, вызванным страшным имперским гнётом) являлось характерное для русской жизни XVIII–XIX веков противостояние двух столиц: официально-чиновничьего, казённо-придворного Петербурга и оппозиционной Москвы – хранительницы старины.
Именно в Москве, в чуть более свободной атмосфере, вдали от двора, в городе, обретшем в 1755 году Университет, находился главный центр общественной мысли и освободительного движения в России. В московских салонах и университетских кружках кипели страсти и выковывалось идейное оружие для новых битв.
Обратимся теперь к основный этапам и направлениям развития общественного движения в России второй половины XVIII – первой половины XIX веков.
XVIII век для России, как и для Европы – эпоха Просвещения. Идеи Просвещения (культ знания, разума, науки, вера в прогресс, проповедь равенства и свободы людей, прав человека, осуждение фанатизма и суеверий) проникали в Россию из Европы – отчасти благодаря, отчасти вопреки деятельности государей – от Петра I до Екатерины II. К числу основных противоречий и парадоксов русского Просвещения относились, во-первых, его поверхностный и узкий характер (оно насаждалось сверху, как картошка, рекрутчина и табак, не затронуло никак девять десятых русского населения и часто воспринималось весьма неглубоко или некритически – то как мода и забава, то как новый символ веры), и, во-вторых, стремление имперских властей решить неразрешимую задачу: насадить Просвещение, избежав его неизбежных последствий, воспитать из дворян инициативных и культурных рабов, образованных людей с широким кругозором, при этом остающихся покорными орудиями государства и не мечтающих о вольности. Если в Московской Руси духовной силой общества было духовенство (образованное и формирующее представление о национальной идентичности), то в Петербургской России – дворянство, ставшее проводником идей Просвещения, но инициатором и в первом, и во втором случаях оставалось самодержавие. Однако «плоды Просвещения» то и дело выходили из-под контроля имперских властей, порождая, помимо исправных офицеров и знающих инженеров, первых граждан, требующих уважения человеческого достоинства в себе и в других людях.