История русской армии. Славные военные традиции российских и советских полководцев

Обнаружив броды, Багратион преодолевает Алле, однако положение Горчакова становится катастрофическим. Сенармон преследует его войска, которые подвергаются концентрической атаке. В дополнение к прочим бедам, мосты через реку преждевременно разрушены. Горчакову приходится переправляться через Алле вплавь. При этом многие солдаты и офицеры тонут. «Русские дрались, как львы, они не хотели сдаваться в плен и предпочитали утонуть» (Куанье). Потери русских составили 15 тыс. человек, французов — 8000. Фридланд не привел к сокрушительному поражению. Войска нисколько не деморализованы, офицеры распевают неприличные куплеты о Беннигсене и обвиняют его в том, что из-за постоянных отступлений он пятнает русскую военную славу. Но Беннигсен и цесаревич Константин признают свое поражение. Первый сообщает, что продолжение борьбы невозможно, а второй сеет вокруг себя панику, крича, что необходимо немедленно заключать мир.

Тогда Александр решает ответить на авансы, выдававшиеся ему Наполеоном. 25 июня два императора встречаются в Тильзите. Речь уже идет не о заключении мира, а о дружбе и союзе, о разделе мира на сферы влияния. Наполеон желает воздать честь доблести русских солдат, отдав капралу Преображенского полка Лазареву крест офицера Почетного легиона, снятый со своей груди. 7 июля подписан мирный договор. В России он встречен с недовольством. «От превосходно образованного придворного до простого, нередко неграмотного человека с улицы, от генерала до последнего солдата, все с возмущением протестовали» (Шильдер). С 1805 г. народу не переставали повторять, что Наполеон — некто вроде Антихриста, и вдруг православный царь обнимается с ним и называет «мой брат». Мир, заключенный вслед за военным поражением, настолько новое для России явление, что все воспринимают его как личное оскорбление. «Всеобщее желание, общее состояние умов требовало реванша. Поражение при Аустерлице, поражение при Фридланде, позор Тильзита — все это были глубокие раны на сердце каждого русского» (Давыдов).

Более всего это возмущение затрагивало самые низшие слои населения, чье чувство национального самосознания было неведомым в Европе. Вот что рассказал о русских Сегюр после возвращения из плена: «Я совершенно не заметил в этом народе подавленного уныния, каковое в нем предполагают. Меня часто удивлял свободный и решительный вид крестьян. Русские сейчас являют то, что из них сделали; став однажды более свободными, они станут самими собой. И тогда — горе Европе, если их огромная империя, более густо населенная и получившая более быстрые средства сообщения, не расколется на несколько частей. Национальной гордостью и решительностью они обязаны длительными победами над Азией, своей мистической верой и сосредоточением власти в одних руках. Я расставался с ними с искренним сожалением, полный признательности к этому народу. Мне приятно здесь еще раз повторить: победители или побежденные, союзники или враги, они всегда одинаковы, всегда я находил в них щедрых, добрых и гостеприимных хозяев».

Русско-шведская война (1808–1809)