История русской бюрократии

Вторая половина XIX века: всевластие бюрократии

В ходе подготовки освободительной реформы 1861 года разгорелась вторая, после Сперанского, война с бюрократией. Однако напомним: даже в конце XIX столетия слово «бюрократ» имело два значения: во-первых, «представитель канцелярской системы управления, страдающей всеми недостатками бюрократии», а во-вторых — «чиновник высокого ранга». В середине века последовательность понятий могла быть иной, и такой вывод можно сделать из того, что свой основной удар борцы с бюрократией направили на вершину административной пирамиды.

Логика борцов, каковыми в то время выступали самые замшелые крепостники, была прямолинейной: бюрократы — высшие чины государственной власти, желают сохранять жёсткую централизацию, вот и надо нам выступать против них, требуя децентрализации. Никакой научной базы под этим не было, просто про себя богатейшие землевладельцы понимали, что без твёрдой власти им будет лучше.

М. Е. Салтыков-Щедрин (который был не только писателем, но и служил чиновником особых поручений в МВД, занимал должности вице-губернатора в Рязани в Твери, возглавлял Казённые палаты в Пензе, Туле и Рязани) проявил в этом вопросе завидную проницательность. В 1861 году он язвительно отвечал дворянину-крепостнику А. Ржевскому, который несколько раз в печати назвал его бюрократом:

«Известно мне, что в глазах Собакевичей и Маниловых это ужасно ругательное слово… Слушать, как рассуждают эти господа о централизации и бюрократии, бывает поистине уморительно. Один доказывает, что децентрализация… в том состоит, чтобы водку во всякое время пить. „Что такое бюрократ?“ — спрашивает Межуев. „А вот, брат, — объясняет Ноздрёв, — хочу я, например, теперь водку выпить — он тут, бюрократ: стой, говорит, водку велено пить в двенадцать часов, а не теперь…“ Меня, однако ж, это слово отнюдь не пугает… оно выражает собою принцип, которого участие в жизненных отправлениях государства столь же необходимо, как участие земства»…

19 февраля 1861 года император Александр II подписал целый ряд законов. Здесь были Манифест и Положение о даровании свободы крестьянам, документы о вступлении Положения в силу, об управлении сельскими общинами и т. д. Сначала освобождались помещичьи крестьяне, затем удельные и приписанные к заводам.

Эта история достаточно известна. Поэтому ограничимся сказанным, добавив только, что реформа проводилась так, чтобы дворяне не очень сильно пострадали. Крестьян отпускали «на волю» с землёй, но пользоваться ею они могли, только внося оброк или отбывая барщину. Они не могли отказаться от этих наделов в течение девяти лет, а для полного освобождения им следовало выкупить в собственность усадьбу и, по соглашению с помещиком, надел, и только после этого они становились крестьянами-собственниками, а до того считались на «временнообязанном положении».

Во всём этом было мало экономического смысла и ещё меньше справедливости, хотя надо отметить, что другие европейские страны переходили к промышленной фазе развития с ещё большей несправедливостью к сельскому населению. А самое удивительное (о чём мало кто знает), это то, что тогдашняя приватизация земли проходила по сценарию, до боли нам всем знакомому. Земли 50 000 (пятидесяти тысяч!) разорившихся после отмены крепостного права небогатых помещиков скупили вовсе не крестьяне, а 143 (сто сорок три) крупных сановника, которые затем обогащались, сдавая эти же земли жившим там же крестьянским общинам.

Вслед за крестьянской реформой последовал целый ряд других: университетская (1863), земская и судебная (1864), цензурная (1865), городская (1870), военная (1874). Иначе говоря, власть понимала, что реформы необходимы, но проводила их со слишком большими интервалами, без увязки друг с другом и без хоть какой конечной цели. К сожалению, такой подход не позволил России преодолеть трудности, но, к счастью, не позволил и полностью скатиться в яму, хотя предпосылки к этому были.