История русской бюрократии

В начале ХХ века немецкий социолог Макс Вебер выдвинул концепцию рациональной бюрократии, пришедший на смену её патриархальному типу. В первой части нашей книги мы показали, как этот процесс проходил в России: средневековая администрация, строившая работу не на чётких правилах, а на обычаях и царских указах, за сто лет сменилась на хорошо организованную бюрократию, которая, по Веберу, есть господство управленческого профессионализма над произволом.

Карл Маркс предложил другой, прямо противоположный взгляд. Он не только отрицал социальную полезность государства, но и бюрократию считал абсолютным злом. Вот перечень его претензий к бюрократии: подмена интереса общественного частным интересом власти и конкретного лица; «присвоение государства» чиновничеством; органическая неспособность бюрократов решать подлинные проблемы; отсутствие у бюрократии государственного разума; карьеризм как образ жизни чиновника; формализм… Бюрократия по Марксу — это паразит, принципиально неспособный быть ни носителем разума, ни выразителем всеобщих интересов.

Истина, как всегда, лежит посередине.

С начала 1920-х годов наши социологи опирались то на «теорию господства» М. Вебера, то на «теорию бюрократизма» К. Маркса, стали изучать быстро растущий советский бюрократический аппарат. Провели перепись служащих в Москве и Петрограде, охватив сотни тысяч чиновников, изучили анкеты. Обнаружили, что аппарат власти внедрил в свой состав служащих прежних времён с их традициями, привычками и навыками работы… Но вскоре подобные исследования прекратились, несмотря на то, что редкий съезд партии обходился без призывов к борьбе с пороками бюрократизма. Казалось бы, нельзя бороться с чем-либо, не изучая то, с чем борешься! Но тема была закрыта для объективного научного исследования. Власть перестала давать социологам задания на изучение своего аппарата! Писать о бюрократизме позволили только фельетонистам сатирического журнала «Крокодил», органа ЦК партии. В журнале рассказывали о недостатках, о которых серьёзная печать молчала.

Но даже «Крокодил» не смел сообщать читателям о том, что происходит в высших сферах. Если для низшего и среднего слоя, вплоть до уровня министров, информация о практике пополнения управленческого аппарата была открытой, то информация о том, как пополняются кадрами эти высшие сферы, оказалась практически полностью закрытой. В СССР сложился кастово-замкнутый слой вождей.

Посмотрим, как влияли изменяющиеся внешние условия на эволюцию аппарата управления страной.

На XVI съезде ВКП(б) в 1927 году левые вожди — Троцкий и Зиновьев, дали последний бой «правому крену». Но проиграли. В лидеры вышли Бухарин и Сталин, причём Сталин уже начал понимать то, чего не поняли Троцкий с Зиновьевым, а также и Бухарин, а именно, что надеяться на мировую революцию — наивно. Можно предположить, что окончательное прозрение у Сталина, Молотова и некоторых других членов сталинской группы произошло вследствие неудачи революции в Китае (Кантонское восстание). А догматиков ни провал германской революции, ни китайская неудача ничему не научили. Даже в 1934 году, когда у власти в Германии был Гитлер, Зиновьев, уже лишённый всех партийных постов, продолжал доказывать, что со дня на день в Германии победит пролетариат.

Бухарин был таким же догматиком и свято верил в мировую революцию, однако в отличие от левых полагал, что её не надо торопить. Она запаздывает, но рано или поздно произойдёт обязательно, а России пока следует максимально развить свою аграрную экономику. Целей более высокого уровня Бухарин для своей страны не видел. Он так и писал: «Соединение самой могучей техники и промышленности Германии с сельским хозяйством нашей страны будет иметь неисчислимые благодетельные последствия. И та и другая получат громадный толчок в развитии».

Все вожди в конце 1920-х сходились во взглядах на село, все поддерживали идею быстрой и решительной коллективизации. Но только (немного утрируя) Троцкий и другие левые видели в ней условие создания продовольственной базы для могучих пролетарских армий, которые пройдут с боями по всему Земному шару; Бухарин и другие правые считали аграрность страны магистральным путём России и до, и после мировой революции; Сталин искал в крестьянстве ресурс для индустриализации.