История русской идеи

Действительно! Нереальная! Напугал до смеха! Но какое такое «национальное меньшинство» он имеет в виду? И что это за пресловутый «язык отцов»? Диалекты русского языка, на которых говорит вся Россия и вся центральная и южная Украина (да и сам Кучма), отличаются друг от друга значительно меньше, чем, например, диалекты французского языка в разных районах сегодняшней Франции, чем диалекты итальянского языка в Италии или немецкого языка в землях Германии, Швейцарии или Австрии. Но при этом никому из местных «патриотов» не взбрело в голову сочинить, к примеру, письменный баварский язык, вестфальский, гессенский или австрийский. А Грушевскому вот взбрело! Я не берусь судить хорошо это или плохо. Но если «внедрение» языка Грушевского и его помощников в конце XIX столетия и на заре советской власти не увенчалось успехом, то почему Леонид Данилович считает, что это удастся в начале XXI века? И зачем надо загонять в это прокрустово ложе всех? И почему именно в этом ложе новое поколение, как он полагает, приобретёт украинскую «идентичность»?

Читаем дальше: «В Западной Украине европейская ментальность украинского народа проявляется нагляднее, предметнее всего». Кучма приводит выдержки из откровений человека из партийной номенклатуры, «сказанные приглушённым голосом», общий смысл которых заключается в том, что «Западная Украина вместе с капиталистической Европой представляет собою нечто положительное». На наивный вопрос Кучмы, что же он имеет в виду, собеседник отвечает: «Уважение к личности! У западных украинцев это в крови. Они учтивее нас, мягче. В их повседневном языке есть слово «пан». Этим словом они показывают уважение к человеку». И добавляет (на полном серьёзе): «У жителей Дрогобыча даже походка не та, что у жителей Артёмовска, и говорят не так громко, и смеются не так заливисто». Высказался этот собеседник и о духе законности, о том, что уважение к закону в характере западных украинцев, у них есть правосознание, пусть не такое развитое, как у француза или англичанина, но далеко не такое зачаточное или нигилистическое, как у харьковчанина или днепропетровца.

А теперь, вельмошановни паны, позвольте и мне сказать пару слов о том, что у украинцев и галичан «в крови». С коллегой «по цеху», мама которого проживала (пока была жива) в селе в Львовской области, мы часто обменивались впечатлениями о жизни в провинции, куда наезжали в отпуск, чтобы навестить стариков-родителей. И сошлись с ним во мнении, что она одинаково безобразна и в его львовской глуши и, к примеру, в моей калужской. Там (т. е. в Западной Украине) точно так же пьянствует молодёжь, точно так же соседи воруют друг у друга вилы, грабли, детские велосипеды и бульбу (то бишь картоплю) на огороде. Кстати, я больше ста раз ездил в поездах «Львов-Москва», «Ивано-Франковск-Москва», «Ковель-Москва» (в обе стороны), распивая горилку с галичанами и буковинцами и беседуя с ними о превратностях жизни. Они жаловались, что работы на «батьковщине» нет, и они вынуждены искать кошты в Москве. Никакого особенного правосознания я в них не заметил, не считая скрытой неприязни к Киеву и к Москве. В них есть этнические признаки молдаван, знакомых мне по жизни в Бендерах, на которые обращает внимание и Олесь Бузина в своей статье «Украина – не Галичина». И разговаривают они между собой на языке, непохожем на суржик крестьян на базарах Киева. Настоящая Галичина – это прежде всего село! Так было, по крайней мере, больше семи веков. Конечно, эти потомки «карпов» и «белых хорватов» – не русские, но и далеко не французы! Раньше у них царил обыкновенный «совок». В этом я убедился, гуляя на свадьбе в Тернопольской области у своего товарища по общаге, где я играл роль «боярина», размахивая ёлкой во время шествия по селу и с трудом изобретая непривычные словесные обороты во время застолья.