История русской идеи

В интерпретации автора «Истории Русов» военные события 1638–1654 года выглядят так.

С одной стороны – Богдан Хмельницкий на пару с польским королём Владиславом, и с ними «лыцарское» запорожское войско. С другой стороны – распоясавшиеся паны, от которых нужно избавить и русский народ, и справедливого польского короля.

Для затравки автор излагает занимательную историю о том, как король Владислав IV в приватной беседе с казацкой старшиной дал «привилегию» на увеличение казацкого войска (якобы для войны с Турцией) и подал «конструктивную» идею, обронив на словах: «Поневажъ вы воины есте и имаете у себе мушкеты и сабли, то что вам возбраняетъ стать за себя и за свою свободу?».

Этот карт-бланш «на защиту достоинства» использовал прозорливый генеральный писарь Богдан Хмельницкий, напоивший казацкого чиновника Барабаша и через его жену выцыганивший «привилегию», чтобы рвануть с ней прямехонько в Запорожскую Сечь. О «личных мотивах», связанных с тем, что шляхтич Чаплинский отнял у него имение Субботино, увёл любовницу и приказал высечь сына якобы «за грубые слова» (мальчика засекли насмерть), автор умалчивает. Ничего личного! Только порыв защитника угнетённых братьев!

В Сечи Богдан Хмельницкий собрал кучку удальцов, бросил клич на восстание, а сам отправился в Крым, чтобы показать «привилегии» хану и скомпрометировать тем самым польские власти (и обожаемого им короля). Увидев ясные доказательства планируемой против него войны, хан выделил в помощь «другу» отряд Тугай-бея. А сам Богдан Хмельницкий после каждой крупной победы не забывал отправлять хану в подарок захваченных в плен крупных шляхтичей, чтобы тот мог требовать за них выкуп. Ничего личного! Только бизнес!

Дальнейшие события развивались с катастрофическим драматизмом. Разгромив Потоцкого и Барбаша (казаки Барабаша переметнулись на его сторону), Хмельницкий произнёс речь, достойную Цицерона.

«Повелевай нами, Хмельницкий! – кричали казаки. – Отмстим за страдальцев наших и за поругание веры нашей! Победим или умрём со славой!» Казаков, смущающихся тем, что «они уже дали клятву Барабашу», Хмельницкий ловко разубедил: «Вынужденные клятвы неважны. И Бог обратит их на главу того, кто их вынудил!». Вот такая железная логика!

В портрете, созданном автором «Истории Русов», Зиновий-Богдан Хмельницкий предстаёт перед нами великолепным оратором, искусным дипломатом и талантливым полководцем. Его образу недостаёт, может быть, только присущих ему сантиментов, чувственности, слёз огорчения и бравых хмельных речей, которых побаивались не только польские паны, но и послы из Москвы. А какую «прокламацию» он сочинил в Белой Церкви! Это же целая «предъява» полякам, где он припомнил и «пошедших Кайна на Авеля, и Короля Казимира Великого – на природную свою братию Русская альбо Савроматская (альбо Козацкая) и братию нашу Роксолановъ въ невольническое подданское ярмо запрягати». Припомнил и унию. Сочинил ли он этот документ сам, или это взбрело в голову автору «Истории Русов» – не суть важно. Но читается с удовольствием. В его эпосах нет и намёка на «незалежность», а есть лишь требование восстановить попранные права: «И тако отзываюсь къ Тебе, наияснейший Королю, справедливый и любимейший Монархъ нашъ, отзываюсь и къ вамъ, советникамъ его и вельможамъ Польскимъ: убойтеся Бога, потребите вражду и отрыньте злобу».