История русской литературы. 90-е годы XX века

В тропинках лес, а жутковат.
Кто протоптал-то, хоть узнать бы.

Держись за посох суковат…

Но вот развалины усадьбы,
неведомое затая…
Из борового вышла мрака
и смотрит жалобно твоя
давно умершая собака.

Но все-таки 90-е побуждали, я думаю, мало-мальски сильного человека прежде всего не к подобному мистическому трагизму, а к гражданской стезе творчества. Беды Родины будут избыты людьми, не павшими духом, восставшими над ситуацией, а не теми, кто погружен в мистические фантазии:

два торговых джигита джихад над прилавками сытые мухи
в президенты невзорова сорос в рязани россия в разрухе
где ты сталин кулиса мессия химера хазарское ханство
безнадежно строптивый народ но довольно надежное пьянство

за рубеж тараканы вагоны летят воровато с приветом

поезд спятил географ советский уже отмахали полсвета
самосадные страны вас жутко листать как страницы
конотоп о махно догони и вот так до румынской границы

да на карте бардак посмотри на шашлык там лукавые горы

там на первом базаре ты купишь пол-литра базуку линкоры
шемаханскую родину мать и пять жен и женшеневый кукиш
петушок золотой гребешок все во мгле но россии не купишь

злятся братья славяне ах русский спасали спасли их но сдуру

точно басня крылов знай кололи врага всю испортили шкуру
ну теперь те спасут побойчей бэтээры белы ай ты нато
ваше дело ребята нехай но россии не быть под антантой

Тут один из случаев, когда «беззнаковость» – неупотребление знаков препинания – уместна, ибо помогает изобразить описываемое «взбаламученное море», которым была бедная наша страна в середине 90-х. Она усиливает не формально-синтаксические, а ассоциативно-смысловые связи слов и выражений, многие из них делает загадочно-двуплановыми, помогает ощутить живую спонтанность устной речи…

Приведя и разобрав эти три примера собственных стихов, возвращаемся к другим авторам. Итак, наступили 90-е годы. А. Еременко и И. Жданов на их протяжении, подобно многим, лишь эпизодически проявляли себя в поэзии. Эту ситуацию им обоим пора энергично переломить – лучше всего сразу в начале нового тысячелетия, когда все в мире на некоторое время обязательно оптимистически оживится, и это настроение не минует Россию. А. Парщиков, и не он один, еще в начале 90-х по случаю удалился жить за границу, а именно в Германию, так что ныне является гражданином (или, в терминологии телевидения, обывателем) города Кельна, где проживает на назначенное немецкими властями этого рода «спецпереселенцам» особенное «социальное пособие» – из русской культуры и литературы тем самым добровольно и объективно выпав. Стихов по-русски он более не пишет. С'est la vie, – как гласит популярное французское бонмо; есть и наши более конкретные пословицы на такого рода случаи.

Проработав в 1998 году осень в Кельнском университете (где читал лекции о литературе серебряного века), я, к сожалению, не обнаружил следов его духовного присутствия и в зарубежной культуре. Правда, в Москве слышал, что Алеша Парщиков в немецком Кельне учится писать стихи по-английски (я не шучу).

Упомянутый выше «авангард на нациокультурном субстрате» живет сегодня, будя и интерес и надежду. (Тот же Иван Жданов вряд ли может надеяться вырасти «вверх», не сумев соразмерно углубить корни своего дарования в культурно-историческую родную почву.) Из числа продолжающих публиковаться поэтов следует отнести к нему в поколении моем и Сергея Бобкова, автора книг «Возгласы» (1977), «Хождение за три времени» (1983) и «Сегодня или никогда» (1987); Виктора Лапшина, автора книг «Воля» (1986) и «Мир нетленный» (1989).

В более старшем поколении осмелимся усмотреть неопознанного «авангардиста» этого рода в Юрии Кузнецове, бурный неровный талант которого не раз нарушал в 80-е годы тишь и гладь тогдашней поэзии.