История русской литературы. 90-е годы XX века

Отлично написан троекратный выход на авансцену все более пьянеющего Рукавицына: ему из чувства искренней благодарности к устроителю столь щедрой «халявы» хочется «восславить» хозяина застолья, да все он «вылезает» невпопад. То назвал Каменева-Пегого (ко всеобщим подавленным смешкам) автором «Катюши», то «сладкозвучных соловьев»… Заходя с третьей попытки, и совсем воспаря в актерском красноречии, он уже несет нечто про якобы созданную Пегим «божественную „Землянку“», которая «согревала наших отцов и старших братьев в самую лютую эпохальную стужу…» И тут читатель добирается до соли «Дружеского ужина». Объект неудачных комплиментов не обозлился на Рукавицына. Напротив, «он все понял. Просто спившийся, маленький человек, издерганный семейными скорбями и несчастьями, страдая, вовсе не хотел оскорбить именно его, Каменева-Пегого, он всего лишь пытался обратить на себя внимание». Обратил! На свет Божий вдруг является «чековая книжица», и хозяин стола выписывает Рукавицыну двухсотмиллионный чек на операцию его дочери. При всеобщем ажиотаже он тут же и направляет своего дюжего телохранителя об руку с обмякшим Рукавицыным прямехонько в некий знаменитый банк… Такой поворот событий уже отдает некоторой натянутостью, но тем больше хочется узнать, что же дальше. А дальше, перекинувшись некими острыми репликами со все тем же (не знающим подобных душевных порывов) Ветлугиным, модный певец и композитор вдруг вытащил пистолет и… при всех застрелился!.. Автору виднее, но впечатляющий финал этот, честно говоря, кажется пока не вполне сюжетно «подготовленным». Не хватает каких-то звеньев, картина не совсем складывается – ну в самом деле, тиская облепивших его молодых актрисок, за ресторанным столом герой палит из пистолета себе в голову… Слишком театрально. Но возможно, в будущем писатель еще вернется к своему тексту, и само течение сюжета к такому финалу в чем-то видоизменится, четче проявятся кое-какие пока лишь намеченные мистические и философские отзвуки. Ныне же перед читателем яркий художественный замысел крупного русского писателя, и этот замысел реализован убедительно – в целом, но не во всех деталях.

Кстати, писатель не оставляет работу и в больших жанрах прозы – так, нельзя не отметить его романы «Седьмая стража» и «Число зверя».

Творчество Владимира Крупина, одного из лучших современных прозаиков, работающих в жанре рассказа, к середине 90-х годов заметно оживилось после некоторого спада активности в начале десятилетия.

Крупин Владимир Николаевич (род. в 1941 г.) – прозаик, автор книг «Вербное воскресенье» (1981), «Кольцо забот» (1982), «Отцовское поле» (1984) и др., а также двухтомного «Избранного» (1991), в первый том которого входят «роман завещание» «Спасение погибающих», повести «Варвара», «Ямщицкая повесть», «Живая вода», «Сороковой день», «От рубля и выше», во второй – «Вятская тетрадь», повести «Во всю ивановскую», «Прости, прошей…», «Боковой ветер», «Великорецкая купель» и рассказы «Балалайка», «Петушиная история», «Змея и чаша» и др. Живет в Москве.

Примером этого творчества могут быть рассказы «Москва – Одесса» (Москва. – 1994. – № 9), «Янки, гоу хоум!» (Москва. – 1995. – № 5) и др., «путевые раздумья» «Слава Богу за все» (Наш современник. – 1995. – № 2). Другим примером может послужить рассказ «„Едрит твой налево“, – сказала королева» (Москва. – 1995. – № 3). Герой со знакомым японским профессором едет в Подмосковье, в место, где когда-то проходил военную службу, а именно в Кубинку. Вероятно, немногие из русских читателей когда-либо бывали в военной Кубинке. Но тем более трудно понять, зачем в подобные места без нужды катать иностранцам; кстати, невозможно вообразить, чтобы какого-нибудь российского профессора вот так свободно пропустили в ту или иную западную «Кубинку». Едет электричка, и все гостя изумляет! Написано одно – реально другое. Поезд приходит не на ту платформу… Областной автобус что хочет, то и вытворяет… Словом, наше славное сегодня.