История русской литературы. 90-е годы XX века

Прежде всего снова обратим внимание на то, как «прилипчиво» неотступна в литературе 90-х годовирония. Похоже, наша жизнь стала столь колоритна, что непременно выводит писателя сегодня на стезю насмешки и сатиры. Какая-то «комната смеха», а не литература, но только «комната» тоскливая… Например, знакомятся в одной повести юноша и девушка. Что ж тут потешного, казалось бы? Он и она, вечная тема – любовь. Да знакомятся-то они, будучи участниками одной из нынешних обезьянничающих «всамделишной» Америке телепередач! Тут под обычные в таких случаях невзыскательные шуточки и наигранно-бодрые выкрики ведущий составляет любовные пары – телепередача именуется «Браки совершаются на небесах». Как составятся из простаков, возжаждавших чудес, эти самые пары, так сотрудники концерна «Проба» и развезут их – для начала не на небеса и даже не на поле в Стране Дураков, а в валютные рестораны, чтобы в соответствии с телесюжетом счастливчики поужинали разок на халяву… С именами тоже не без потехи. Девушка – Вера, что и к лицу такой уж очень телевизионно-доверчивой особе. А вот молодой человек на вопрос об имени отзывается витиевато – с претензией предлагает называть себя, явно от внутреннего стеснения, не иначе как Гавриилом Романовичем Победоносцевым. Ну, ведущий в Державине ни в зуб ногой, да и в Победоносцеве оказался слаб; словом, намеков не понял, а парня тут же перекрестил в Гавра (позже выясняется, что тот попросту Гаврилов Николай). Это все – из повести Александра Трапезникова «Романтическое путешествие в Гонконг» (Москва. – 1995. – № 4).

Герой С. Есина из «Затмения Марса» сходит с ума. Та же участь постигает и одного из героев повести А. Трапезникова про Веру и «Гавра» – омоновского офицера, который «участвовал в штурме Белого дома, отличался особой жестокостью, лично пытался расстрелять группу депутатов… „Альфа“ помешала». Когда его ненормальность стала очевидной, из органов его увольняют. Вообразив себя террористом, безумец захватил в «заложники» Веру и «Гавра», требуя «космический корабль, чтобы улететь на Луну, и десять триллионов рублей». Но убежать от себя ему не суждено – снайперская пуля сражает террориста…

Фигуры обоих сумасшедших, конечно, гротесковы. Но в конце концов литература только обобщает, порой отражая реальность в кривом зеркале, но черпает материал все-таки из самой жизни. Выходит, такова жизнь.

Кроме этой повести, привлекает внимание кое в чем интонационно сходный с ней роман А. Трапезникова «Уговори меня бежать» (Роман-газета. – 1996. – № 7).

Другая черта, которая сопутствует вышеотмеченной иронии, – это повышеннаятяга к экзотике некоторых авторов 90-х годов. Хорошо знаю: по эту сторону Уральского хребта родную мою Сибирь и Дальний Восток люди по сей день частенько представляют себе краями жутковато-таинственными, гибло-морозными и населенными неким племенем оригиналов и сумасбродов. Потому, «работая» на московского и окрестного читателя, и заманчиво, и легко распахнуть целый арсенал всяких «зауральских», так сказать, экстравагантностей: море-тайга, царь-рыба, якутские самородки, уссурийские тигры, енисейские пороги, камчатские вулканы и многое другое… Получившееся совсем не обязательно будет какой-то рыночной поделкой – талантливая рука распорядится различными романтическими преувеличениями чисто художественным образом (вспомним хотя бы замечательную «Угрюм-реку» Вяч. Шишкова). Но все же с экзотикой совладать нелегко, и много есть литературных примеров, когда она в общем-то подминает автора, комкает его замысел и без явных мотивов, без ощутимого творческого обоснования так и прет в произведении отовсюду. Роман И. Фаликова «Белое на белом» (Октябрь. – 1995. – № 8) имеет помету «журнальный вариант», и, может быть, полный текст произведения массой своей в необходимых случаях «перевешивает» нагромождение явленного пока что читателю разухабистого пестрого антуража. В нынешнем же тексте экзотика все-таки, бывает, «гуляет сама по себе», не подчиняясь той или иной смысловой сверхзадаче автора.

Повествование тут от первого лица: герой – художник-дальневосточник. Это литературное «я» и меняющая свои контуры компания его друзей, приятелей и приятельниц ведут на фоне сопок, скал, морских валов и островов тот образ жизни, который позволяет в целях краткости сразу констатировать, что мозги у них явно набекрень. «Бражка», самогон и тому подобное невзыскательное пойло то и дело льется по воле автора, будучи явно предпочитаемым героями напиткам заводского производства. В бараках, избах, квартирах и под открытым небом; на диванах, кроватях, тахтах, раскладушках, голых матрацах их ждут подруги – непременно «пламенногривые», «бедрастые», «пышнотелые» и т. п. Мужские достоинства рассказчика «достают» и школьниц: