История русской литературы. 90-е годы XX века

«То, что я нравился шестикласснице, было видно невооруженным глазом и не мне одному: она глазела на меня, а весь класс на нее. Ее текучий флюид обжигал мальчишек».

Приключения внелюбовного свойства тоже весьма разнообразны. То часть подгулявшей компании провалится в городскую канализацию («летели во мраке не менее трех метров… приземлились не на бетон, а в жижу, и это их спасло»), то герой с собутыльником проснулся «на стылом мартовском снегу» посреди пустыря… О богема!

Однако в то же время можно понять, какой образный смысл вложил автор в название своего романа («Белое на белом»). По сюжету это написанный главным героем этюд в белых тонах. Но в подтексте подразумевается, что все персонажи при их перепутанных личных отношениях, инфантильных выходках, грубости, неряшливости – люди с кристально чистой душой. И действительно, чего не водится за героем и его друзьями, так это подлости, интриг по отношению друг к другу и всякой человеческой мелкости. Они способны и на настоящую дружбу, способны и горе при смерти друга ощутить… Но вот беда: все человеческое в себе эти персонажи с назойливым неотступным упорством укрывают за театральной позой, за той иронией и бравадой, от которой немного шагов до сущей «дьяволиады»! И правда, весь их «рубенсовский» разгул, если мысленно развернуть сюжет в некую картинную панораму, напоминает уже не столько сочные рубенсовские коллизии, сколько фантасмагорию грехов в духе Босха. Тут уж все претензии – к автору, заварившему такую сюжетную круговерть. У него острый глаз на деталь, конкретную подробность, богатая фантазия, обширный багаж жизненных впечатлений, и когда он временами «бросает» героя по стране (Саратов, Москва и пр.), «перемещает» по родному Дальнему Востоку – повествование всегда живо и энергично. Однако вся уместившая добрых три десятка лет вереница похождений персонажей (роман обрывается на настоящем времени – именно обрывается, а не завершается, ибо профессионально написанного конца нет) не привела к какому-то развитию их характеров. Когда им под шестьдесят, они дурят так же самозабвенно-безответственно, как дурили в двадцать пять. Да и характеры-то их все «на одно лицо». Это как бы один персонаж, помноженный на несколько и фигурирующий под разными именами и обличьями.

Показательная черта романа Фаликова – то, что окружающая жизнь, дела человеческие за пределами личных контактов героя как бы не существуют, почти не прописаны. Весь мир олицетворен и заполнен для героя этой компанией его друзей и приятелей. Напротив, в произведении Б. Хазанова «Хроника М», имеющем подзаголовок «Записки незаконного человека» (Октябрь. – 1995. – № 9), герой так и сяк усиленно растравливает в себе чувство внутреннего одиночества средь чужого ему и втайне им презираемого мира духовно неразвитых провинциалов, неспособных возвыситься до понимания экзистенциальной сложности его личности… Красочная конкретика письма, составлявшая сильную сторону повествовательных опытов И. Фаликова, тут сменяется вяловатой «загадочностью», туманными намеками, невнятной иронией.Масс-культурный «экзистенциализм» – тоже характерная примета литературы 90-х годов.