История русской литературы. 90-е годы XX века

Провинциальный городок, в который каким-то ветром занесло героя «Хроники М», за что-то такое, где-то, когда-то пострадавшего, на время становится его «миром», в котором волей-неволей надо как-то устроиться. Он и устраивается: люди вокруг явно незлобивы, хотя, по его мнению, «не вполне могли считаться европейцами, но, конечно, не были и азиатами», его они добродушно именуют «Моисеичем» и, как умеют, привечают. Но быт их, с точки зрения героя, несуразен, он то и дело трунит как над общим экзотизмом устройства жизни этого «мира», так и над его конкретными представителями, включая свою местную подругу Алевтину и ее мать (на протяжении всей «хроники» пытается прописать героя в городке, чтобы дать ему возможность устроиться работать). В поисках, так сказать, «экзистенциалистов» себе под стать герой обретает в конце концов довольно странную компанию, которая собирается в развалинах монастыря, и начинает в нее похаживать, в душе не оставляя, впрочем, своей неизменной иронией и новых приятелей… Писатель имеет, конечно, творческое право на гротеск, на сочинение разномастных карикатур. Но нравственность ставит таким «правам человека» общеизвестные ограничения. И автор, думается, их преступает, когда доходит до словесных «упражнений» над православным христианством, монашеством, «всемирно-исторической миссией русского народа» и т. д. и т. п. Положим, это все еще как-то можно было бы обойти молчанием, узрев высокий «художественный уровень» произведения. Дескать, автор – «матерый человечище», и ему все простится. Но где тут такой уровень? И «город М», и монстры, которыми населил свою выдумку писатель, – все это довольно безжизненные плоды вымученного «сочинительства». Какие там интеллектуальные искания! Это не «экзистенциализм» – это просто скучно.

(Об экзистенциальных мотивах, обретающих в современной прозе подлинно художественное звучание, говорится ниже в специальном разделе пособия.)

Пессимистические интонации, разлитые в литературе 90-х, особенно остры в «женской» прозе с ее повышенной эмоциональностью и интуитивизмом. В виде конкретных примеров можно указать на произведения Людмилы Петрушевской и Людмилы Улицкой, посвященные судьбе современной женщины и постигающим ее бедам.

В середине 90-х Л. Петрушевская, довольно известный в 80-е годы драматург и прозаик, издала книгу своих рассказов и повестей «Тайна дома» (М., 1996), выдвигавшуюся даже – правда, безуспешно – на премию «Москва – Пение». В рассказе «Донна Анна, печной горшок» (Новый мир. – 1999. – № 5) героиня – художница по профессии, алкоголичка, дом которой – пристанище богемных компаний, но на ней, как оказывается в конце концов, все держалось в этом доме и в этой непутевой семье.

Повести Л. Улицкой публиковались в ее книге «Медея и ее дети» (М., 1996). Героиня рассказа Улицкой «Зверь» (Новый мир. – 1998. – № 4) Нина теряет мужа и мать и страдает от наступившей безысходной одинокости:

«Теперь все умерли, жизнь как будто свернулась кольцом и прошлое, освещенное кинематографическим светом счастья, прожорливо заглотило и пустынное настоящее, и лишенное какого бы то ни было смысла будущее. Всеми мыслями и чувствами она была привязана теперь исключительно к покойникам, которые смотрели на нее со всех стен».

Повествование психологически проникновенно, хотя второй «главный герой» рассказа, отвратительный бездомный кот, который начинает терроризировать Нину, тем в какой-то мере невольно спасая ее от погруженности в мрачные раздумья и страдания, – он и все с ним связанное выписаны в несколько диссонирующем с «линией Нины» интонационном ключе. Кончается рассказ сном героини, в котором оживают умершие, она снова счастлива, и кот ласково трется об их с мужем колени.