История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1

откровением в смысле раскрытия умонастроения и этического уровня

коммунистических бойцов. Личное знакомство с Максимом Горьким,

которого я посетил ранней весной 1928 года в Италии, тоже произвело на

меня мощное впечатление».

Прошение о предоставлении советского гражданства было

удовлетворено.

О том, что получить последнее было не так уж просто, свидетельствует

П. П. Сувчинский: « Я тоже подал прошение о визе. Странно, в один день с

Мирским: он в Лондоне, я в Париже – о возвращении в Россию. Ему дали, а

мне отказали. Это ведь настоящий белогвардеец, он был начальником

штаба дивизии, которая шла на Харьков.(Примечательно, что в разных

изданиях приводятся противоречащие одно другому сведения о пребывании

Д. П. в деникинской армии, а в протоколах допросов Святополк-Мирского на

Лубянке отмечается лишь маршрут его движения по России в те годы. – А. Б.)

Социально мы были одинаковы. И вот ему дали, а мне отказали».

Конечно, странно.

Тем более что Сувчинского Горький знал еще по России.

Может, Мирский писал, напоминал, просил, а Сувчинский этого не

делал?

Впрочем, Горький тоже не на всякую просьбу отзывался.

М. А. Осоргину, например, с которым был знаком без малого сорок лет и

который, будучи высланным из России в 1922 году, писал Горькому:

« Эмиграция мне чужда, как и я ей. Вы это достаточно знаете», – он ничем

не помог, сколько тот ни просил.

В КОНТЕКСТЕ СОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

А ведь даже борцам с Советской властью Алексей Максимович помогал

с отъездом – в другую сторону, разумеется. Как тут не вспомнить теософку

Юлию Данзас, тоже давнишнюю знакомую Горького, которую он встретил в

1929 году уже на Соловках. Возможно, он и досрочному ее освобождению

всячески способствовал, и разрешению на выезд из страны. Уехав, Юлия

Николаевна «отблагодарила» Горького разоблачительной книгой «Красная

каторга» (1935). Или Виктор Серж, фигура еще более знаменитая, каэр

махровый, а Горький и его из лагеря вытащил (троцкиста!). Занятную все-

таки контору по импорту-экспорту Алексей Максимович организовал: в

СССР – белогвардейцев, из СССР – бывших зеков.

Обретение советского гражданства плюс громадная эрудиция и огромная

работоспособность, а также поддержка со стороны Горького быстро сделали

Д. Мирского (таков его тогдашний псевдоним) полноправным и активным

участником литературного процесса. В то последнее пятилетие, которое было

отпущено Д. Мирскому как свободному гражданину, в полной мере

реализовался его интерес к молодой советской литературе. В мощном потоке

творчества Д. Мирского, обращенного к чрезвычайно широкому кругу имен

(от Пушкина до Джойса), превалирует интерес к советской поэзии. Было в

этом интересе немало от злобы дня, утверждавшего свои приоритеты

методами, которые позднее назовут вульгарно-социологическими, – ими

впрямую будет пользоваться и критик Д. Мирский. Но при этом была и

глубина прозрения, была доброжелательность, далекая от какого-либо

захваливания. Свои пристрастия критик отдавал явлениям по-настоящему

значительным, – теперь, в перспективе прошлых лет это видится отчетливо.

А сверх того еще и организационно-публицистическая деятельность

сотрудника (или энтузиаста) вовсе политизированного проекта «История

фабрик и заводов», которая непосредственно направлялась Горьким, и

связанные с ней поездки по стране. Две – на Урал и в Среднюю Азию –

косвенно подтверждаются материалами следствия, а вот третья поездка – на

Беломоро-Балтийский канал – на следствии не «засвечена». Вообще

трагическим парадоксом теперь кажется то, что громкий список фамилий

главных авторов книги «Канал имени Сталина» начинается и кончается

фамилиями будущих «врагов народа» – Леопольда Авербаха и Бруно

Ясенского (которых, кстати, Р. Конквест позже в книге «Большой террор»

назовет – без всяких к тому оснований – подельниками Святополк-

Мирского). Еще один из авторов – прозаик Сергей Буданцев – разделит с

Мирским смертельную колымскую судьбу.

Возможно, именно постоянные деловые пересечения с Горьким и имели

для Мирского не лучшие последствия. В воспоминаниях И. М. Гронского (в

те годы тоже входившего в круг Горького) это даже не предположение, а

вполне удовлетворенная констатация: ведь это именно он распознал в

«светлейшем князе» английского шпиона, просил заняться им Ягоду, а когда

тот отмахнулся, рассказал о своих подозрениях товарищу Сталину.

« Потом Мирский был арестован, – рассказывал в 1963 году Гронский,

сам проведший шестнадцать лет в лагерях (только не в колымских, а в