История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Поля приехала в Москву, сошла с поезда, а Вари, самой исполнительной и доброй, которая должна была встретить её, не оказалось на перроне – так начинается «Русский лес», одно из самых глубоких произведений Л. Леонова. Ей помогает «чумазый паренек с комсомольским значком на спецовке», затем спутники по трамваю, и вот она добралась, наконец, «по записанному на бумажке адресу». Потом на страницах романа появляются Наталья Сергеевна, Варя, Елена Ивановна, мама Поли, профессор Иван Вихров, её отец, кроткая и преданная Таиска, сестра Вихрова. В квартире своего отца Поля обнаружила фотографии матери, друзей отца, прозванных в студенческие годы «мушкетёрами». Поля призналась Наталье Сергеевне, что ненавидит своего отца, а побывав в его квартире, поняла, что больше сюда никогда не вернётся, хотя первые четыре года из восемнадцати прожила здесь, в этой квартире, и Таисия Матвеевна хорошо её помнит.

Иван Матвеевич Вихров, по рассказам Таисии, «лес бережёт», вот за это его и «бранят». И разворачивается целое образное повествование о губителях леса промышленнике Кнышеве, Золотухине-старшем, помещице Сапегиной, а им противостоят заступник и мудрец Вихров, старец Калина, комсомолка Поля Вихрова и многие другие друзья леса. «Как же русскому-то близ матушки не поживиться?.. Не жалей, стегай её втрое, трать, руби… хлеще вырастет!» – так провозгласил свою «философию» Василий Кнышев, бывший простой дровотёс, не лишённый обаяния, а современный ученый Грацианский, из духовной семьи, лишь повторяет этот истребительный «философский» тезис. В характеристике Грацианского особое значение имеет его пребывание в лесничестве Вихрова. Этот эпизод приводят десятки исследователей и биографов Леонова, но и здесь повторить его уместно, настолько он ярок и красочен. Только что прошёл ХII съезд партии большевиков (апрель 1923 года), у Вихрова вышла книга о лесе, как лесничий он описал задачи, которые стоят перед человечеством, он по-прежнему работает в Пашутинском лесничестве, своими стараниями доведя его до состояния образцового. К нему зачастила медицинская сестра Елена Лошкарева, оставшаяся в одиночестве в годы революции и Гражданской войны. Таисия Матвеевна прикладывает все силы для того, чтобы женить старого холостяка Ивана Вихрова на Елене. Иван Вихров предчувствует это и ведёт Елену в лес, чтобы показать ей «десятки спрятанных от посторонних глаз маленьких откровений» (Леонов Л.М. Собр. соч.: В 5 т. М., 1955. Т. 6 (дополнительный). С. 259). Вихров с увлечением говорит о лесе: «Лесу не жалость, а справедливость нужна… как и всему живому». Вихров говорит прекрасные слова о крестьянской матери, о крестьянских детях, о тысячелетней воинской закалке нации, отсюда преданность русских своей родине, «у нас в простом народе общенациональные связи прочнее личных и даже родственных» (Там же. С. 266). В этом разговоре с Еленой Вихров упомянул и о студенческом триумвирате, Иван Вихров, Валерий Крайнов, Чередилов и «примкнувший» к ним Александр Грацианский, «сверхштатный в этой тройке». Не успел Вихров объясниться с Еленой, как в лес нагрянули Чередилов и Грацианский. Знали, куда идти, по подсказке Таисии Матвеевны. Зашла речь и о только что выпущенной книге: «Книга большой пробойной силы», – отметил Чередилов. Грацианский, как обычно, пустился в долгие рассуждения, предварительно извиняясь за «непрошеную искренность», сказав, что ему нравится «провинциальный задор, хотя и с оттенком неприятного ригоризма», но промах автора в том, что он, беря под защиту зелёного друга, уподобляет лес «живому существу»; и ещё – «горе твоё в забвении основной роли леса, служившего на протяжении веков не только одним из источников народного существования, но и безответной рессорой государственной экономики России» (Там же. С. 272). Потом Вихров повёл своих коллег на своё любимое место, «в тот потаённый уголок, где на заре жизни повстречался с Калиной». Вихров был хранителем этой святыни, здесь был родничок, «таинственное рождение реки». Чередилов пробурчал что-то неопределённое, а Грацианский, «светоч мышления», в котором происходила «какая-то смертельная борьба чувств», «словно зачарованный, опершись на свой посошок, и сквозь пенсне на шнурочке он щурко глядел туда, в узкую горловину родника, где в своенравном ритме распахивалось и смыкалось песчаное беззащитное лонце.

– Сердитый… – непонятно обнажая зубы, протянул Грацианский и вдруг, сделав фехтовальный выпад вперёд, вонзил палку в родничок и дважды самозабвенно провернул её там, в тёмном пятнышке гортани.

Всё последующее слилось в один звук: стон чередиловской досады, крик Вихрова – я убью тебя! – и хруст самой палки, скорее разорванной надвое, чем даже сломленной в его руках, – причём Грацианский каким-то зачарованным, странным взглядом проследил полёт её обломков. Потом, как после удара грома, все трое стояли, очумело дыша, обессиленные происшедшим, пока сквозь ржавую муть в родничке не пробилась прозрачная жилка воды» (Там же. С. 277).