История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

«Уже написан Вертер» В. Катаев написал в 1979 году в посёлке Переделкино. Он – одессит, много видел и красных, и белых в Одессе, много видел невинной крови, порой чудовищных в своей нелепости беззаконий. Автор представляет нам человека, который убил «императорского посла для того, чтобы сорвать Брестский мир и разжечь пожар новой войны и мировой Революции. Его кличка была Наум Бесстрашный (Катаев В. Железное кольцо. М., 1989. С. 515). Он только что прибыл из Монголии, где всем входящим в город отрезали косы. «Отрезанные косы – это урожай реформы», – говорил Наум, радуясь крушению феодализма. Он мечтал этот афоризм произнести в «Стойле Пегаса», а лучше всего, если ему удастся сказать это Льву Давыдовичу Троцкому. «Теперь он, нетерпеливо помахивая маузером, ожидал, когда все четверо – бывший предгубчека Макс Маркин, бывший начальник оперативного отдела по кличке Ангел Смерти, женщина-сексот Инга, скрывшая, что она жена бежавшего юнкера, и правый эсер, савинковец, бывший комиссар Временного правительства, некий Серафим Лось, – наконец разденутся и сбросят свои одежды на цветник сизых петуний и ночной красавицы» (Там же. С. 516). Только недавно Маркин и Лось командовали уничтожением врагов, а сейчас предстали перед Наумом Бесстрашным и раздеваются в гараже, наводившем ужас на одесситов. Наум не сомневался: в органах ЧК измена, и эти четверо виновны. А через какое-то время революция сделала виток в обратную сторону, и Наум Бесстрашный был взят на границе с поличным, «с письмом, которое он вёз от изгнанного Троцкого к Радеку». А значит, виноват – «и понял, что никакая сила в мире его не спасёт, и он бросился на колени перед незнакомыми людьми… Он хватал их за руки, пахнущие ружейным маслом, он целовал слюнявым ртом сапоги, до глянца начищенные обувным кремом. Его втолкнули в подвал лицом к кирпичной стене, посыпалась красная пыль, и он перестал существовать» (Там же. С. 566). Но это был лишь маленький эпизод из одесской трагедии.

К появлению последних повестей В.П. Катаева либеральные и державные критики отнеслись по-разному, одни сдержанно-положительно, другие сдержанно-отрицательно, трудно было оценить новую форму повестей, о которой и сам автор не мог ничего определённого сказать: «Не роман, не рассказ, не повесть, не поэма, не воспоминания, не мемуары, не лирический дневник… Но что же? Не знаю» – это признание В. Катаева обнародовано в книге «Алмазный мой венец». За время своего долгого существования в русской литературе В. Катаев часто менял свои творческие принципы – от сатирической повести «Растратчики» (1926) и комедии «Квадратура круга» (1928) он шагнул к роману «Время, вперёд!» (1932) об энтузиастах Магнитогорска, автобиографическому роману «Белеет парус одинокий» (1936), повести «Сын полка» (1945, Сталинская премия второй степени). Писатель жил двойной жизнью, он был скован принципами социалистического реализма, и в этом русле писались его произведения, а тут, годы спустя, произошёл процесс освобождения от этих пут – отсюда возникла новая форма произведений: «Может быть, отсюда моя литературная «раскованность», позволяющая так свободно обращаться с пространством… Время не имеет надо мною власти хотя бы потому, что его не существует, как утверждал «архискверный» Достоевский («Что такое время? Время не существует, время есть цифры, время есть отношение бытия к небытию» (Достоевский Ф. Преступление и наказание. М.: Наука, 1970. С. 457—458). Что же касается ассоциативного метода построения моих сочинений, получившего у критиков определение «раскованности», то это лично моё. Впрочем, как знать? Может быть, ассоциативный метод давным-давно уже открыт кем-нибудь из великих и я не более чем «изобретатель велосипеда» (Катаев В. Алмазный мой венец. М.: Советский писатель, 1979. С. 10).

Повести «Трава забвения», «Кубик», «Алмазный мой венец», «Уже написан Вертер» венчают творческий путь талантливого и противоречивого в своих исканиях Валентина Катаева.