История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Сейчас Владимир Личутин часто выступает со статьями, воспоминаниями, интервью. Вспоминает и о первых шагах в литературе, о влияниях на его молодое писательское перо, восхищается мужеством тех, кто, преодолевая цензурный и партийный гнёт, давал место в издательствах и журналах талантливым писателям. В беседе с писателем Владимиром Бондаренко Владимир Личутин с благодарностью говорит о роли Дмитрия Яковлевича Гусарова в его судьбе: «Журнал «Север» лично для меня открылся двумя ярчайшими произведениями. Не по объёму громадными, а по нравственной сути: повестью Василия Белова «Привычное дело» и романом самого Дмитрия Яковлевича Гусарова «За чертой милосердия». Ты верно сказал, что это одна из лучших книг о Великой Отечественной войне. Это был его звёздный час в литературе. Он переступил черту дозволенной гладкописи… Как сейчас помню, приехал к нам в Архангельск Дмитрий Яковлевич Гусаров, и что запало в память – его пронзительный взгляд. Пронзительный, прощупывающий, проникающий в самую сердцевину. Такого взгляда я, пожалуй, больше ни у кого и не встречал. У него удивительно поставлены глаза. И он так глубоко прощупывал ими любого человека. Но не зло – добрые были глаза. Он, конечно, был партийный человек. Но партийный по-фронтовому. Не с марксистскими догмами непонятными, а с человеческой требовательностью. Я не называю эту партийность плохой, она-то и меняла самую партию в лучшую сторону, русифицировала её – эта фронтовая партийность. Потому и возненавидели её враги России. С нынешних времён, озирая прошлое, я считаю, это была партийность особого рода. Её можно обозначить как неосознанную крестьянскую заповедальную нравственность. Делать хорошо ближним, трудиться из всех сил, держать семью свою, работу свою, страну свою в порядке и достоинстве. Такие, как Гусаров, не искали в партии каких-то мировых идеологий. Они-то и русифицировали социализм, приспособили его к русскому великому кладу. Дмитрий Яковлевич Гусаров воспитывал в писателе человека. Выискивал в писателе человеческое. Не могу сказать, насколько он точен был. Он не мастерству учил, знал, что это от Бога. Он воспитывал человека. И меня тоже воспитывал, наставлял на путь истинный. Боялся, чтобы я не ушёл в какую-нибудь дремучесть, в изгойство, в то, что называется чернухой. Чтобы я в этой дремучести не окостенел. Чтобы во мне светил всегда огонёк радости неизбывной, которая всегда есть и в самой жизни. И он очень боялся, что в глубинных поисках душевного я забуду о радости, о простой радости человеческой. Помню, он сильно ругал меня за повесть «Вдова Нюра» и так и не стал публиковать её. Повесть вышла только в книге. Он не цензуры опасался, а искренне говорил, что нельзя уходить в серость и убогость жизни, в её скудость. Какие бы горести ни были в жизни, но в горестях нет её реальной объёмности. А я тогда только созревал как писатель, мне казалось, что все обходят правду жизни, что все приукрашивают жизнь. На самом деле правда – горька. Мне хотелось докопаться до истины: отчего человек так несчастлив? Дмитрию Яковлевичу не понравилась скудость и примитивность жизни героини, её бытовизм. Я, конечно, огорчился, но внешне был смиренен. Потому что очень уважал Гусарова как человека, познавшего войну, все тяготы жизни. Я возражал только внутри себя. Не знаю, может, он был и прав тогда…» (Бондаренко В. Серебряный век простонародья. М., 2004. С. 294—296).

Здесь Владимир Личутин не только давал мудрую характеристику творческого облика Дмитрия Яковлевича Гусарова, но и существенно дополнил свой творческий портрет, свои художественные поиски, свои приобретения, свои пристрастия, предстал и как человек ищущий, искренний, справедливый в своих оценках.