История русской литературы X—XVII веков

По своим взглядам автор повести — консерватор. Его ужасает плотская страсть, как и всякая мысль о наслаждении жизнью: это грех и пагуба. Но сила любви-страсти, притягательность пестрой жизни уже захватили его современников, вошли в плоть и кровь нового поколения. Автор противится новым веяниям, осуждает их с позиций церковной морали. Но, как истинный художник, он признает, что эти веяния прочно укоренились в русском обществе.

3. «Повесть о Горе-Злочастии»

Стихотворная «Повесть о Горе и Злочастии, как Горе-Злочастие довело молотца во иноческий чин»[493] сохранилась в единственном списке. Ее рукописная судьба типична для многих замечательных древнерусских произведений: в одном списке дошли «Слово о полку Игореве», «Поучение» Владимира Мономаха, «Повесть о Сухане», в двух — «Слово о погибели Русской земли». Подобно этим памятникам, «Повесть о Горе-Злочастии» стоит вне традиционных жанровых систем. Оно возникло на стыке фольклорных и книжных традиций. Его питательной средой были народные песни о Горе и книжные «покаянные» стихи[494]. Некоторые его мотивы заимствованы из апокрифов. Как и былины, «Повесть о Горе-Злочастии» сложена тоническим стихом без рифм[495]. На основе всех этих источников неизвестный автор создал выдающееся произведение, которое достойно завершило семивековое развитие древнерусской литературы.

В повести связаны две темы — тема судьбы человека вообще и тема судьбы русского человека «бунташного века», безымянного молодца. Автор «Повести о Горе-Злочастии», согласно средневековой манере ставить любое частное событие в перспективу мировой истории, начал повествование с рассказа о грехопадении Адама и Евы, вкусивших запретного плода от «древа познания добра и зла». Но в повести изложена не каноническая легенда, а версия апокрифов, которая несколько расходится с православной традицией:

Человеческое сердце несмысленно и неуимчиво:
Прелстился Адам со Еввою,
Позабыли заповедь божию,
Вкусили плода винограднаго
От дивнаго древа великаго.

Из Библии не ясно, что представляло собою заповедное «древо познания добра и зла». Обычно оно отождествляется с яблоней. Но в апокрифических сказаниях встречается и виноградная лоза. «Вином бысть преступление Адаму», — утверждает богомильская традиция[496]. Связывая воедино Ветхий и Новый завет, с этим толкованием сопоставляли известную евангельскую легенду о брачном пире в Кане Галилейской. Иисус Христос, присутствовавший на этом пиру, превратил воду в вино, как бы сняв с него извечное осуждение. Однако вино, утверждают апокрифы, «еще имать (имеет) от злобы тоя, да аще кто пиеть без меры... владеть во многый грех»[497].

В «Повести о Горе-Злочастии» эти апокрифические мотивы как бы фундамент сюжета. Всякий читатель XVII в. знал легенду о грехопадении. Ему были ясны параллели между нею и повестью, в том числе те, которые только подразумевались. Бог запретил Адаму «вкушати плода винограднаго», Адам нарушил запрет и был изгнан из земного рая. История безымянного русского молодца как бы эхо этих далеких событий. Родители дают своему чаду те же наставления, которые бог, «родитель» первого человека, преподал Адаму. Родители говорят молодцу:

Милое ты наше чадо,
Послушай учения родителскаго,
Ты послушай пословицы:
Добрыя, и хитрыя, и мудрыя.
Не будет тебе нужды великия.
Ты не будешь в бедности великой.
Не ходи, чадо, в пиры и в братчины,
Не садися ты на место болшее,
Не пей, чадо, двух чар заедину!

Первых людей в Эдеме обольстил змей, который был «хитрее всех зверей полевых». Свой «змей» «прибился» и к русскому молодцу — и тоже погубил его.

Еще у молотца был мил надежен друг —
Назвался молотцу названой брат,
Прелстил его речми прелесными,
Зазвал его на кабацкой двор,
Завел ево в ызбу кабацкую,
Поднес ему чару зелена вина
И крушку поднес пива пьянова.

Адам и Ева, познавшие стыдливость, были вынуждены покинуть Эдем. Добровольным изгнанником стал и молодец, который со сраму ушел «на чюжу страну, далну, незнаему». До этого момента автор создает два параллельных и подобных ряда событий — ветхозаветных, с одной стороны, и современных ему, взятых из русской действительности — с другой. Идея подобия, как увидим, и дальше отражается в сюжете «Повести о Горе-Злочастии».

Но то, что молодцу суждено пережить, уже не ставится в прямую художественную связь с библейскими событиями. Молодец сам выбирает свою судьбу.