История русской литературы X—XVII веков

В средние века личность поглощалась родом, корпорацией, сословием. Хотя православие учило, что жизненный путь человека определяется не только «промыслом божиим», но и «свободной волей» самого человека, однако в литературе мысль об индивидуальной судьбе не получила развития. Поведение персонажей средневековой литературы всецело подчинено этикету, и в соответствии с этим судьба зависит либо от заветов рода, либо от корпоративного (княжеского, монашеского и т. п.) кодекса. Только в XVII в., в эпоху перестройки средневековой культуры, утверждается идея индивидуальной судьбы, идея выбора самим человеком своего жизненного пути. «Повесть о Горе-Злочастии» — решительный шаг в этом направлении[498]. Молодец выбирает «злую часть», злую долю, злую судьбу.

Эта лихая бесталанная судьба персонифицирована в повести в образе Горя.

«Серо Горе-горинское» появляется перед героем в тот момент, когда он, еще раз пережив жизненное крушение, решает наложить на себя руки:

И в тот час у быстри реки
Скоча Горе из-за камени:
Босо-наго, нет на Горе ни ниточки,
Еще лычком Горе подпоясано,
Богатырским голосом воскликало:
«Стой ты, молодец; меня. Горя, не уйдеш никуды!»

Горе-Злочастие — злой дух, искуситель и двойник молодца. Этот роковой спутник неизбывен, герою не выйти из его власти, потому что сам он выбрал «злую часть»:

Молодец полетел сизым голубем,
А Горе за ним серым ястребом.
Молодец пошел в поле серым волком,
Горе за ним з борзыми вежлецы.
Молодец стал в поле ковыль-трава,
А Горе пришло с косою вострою,
Да еще Злочастие над молотцем насмиялося:
«Быть тебе, травонка, посеченой,
Лежать тебе, травонка, посеченой
И буйны ветры быть тебе развеяной!»

Отчего так «прилипчиво», так неотвязно Горе-Злочастие? За какие грехи молодца дана Горю власть над героем — власть поистине демоническая, если от неё может, избавить только монастырь? В финале повести герой затворяется в его стенах, «а Горе у святых ворот оставается, к Молотцу впредь не привяжетца!»

Уйдя из дому, молодец на чужбине снова стал на ноги, разбогател и присмотрел невесту. Значит, «преступленье вином» не привело его к бесповоротному краху. Значит, какой-то другой грех окончательно решил его судьбу. Чтобы разобраться в этом, вернемся к историософскому введению «Повести о Горе-Злочастии».

Первородный грех автор изобразил в олимпийски спокойных тонах. Автора можно понять и как христианина (в конце концов, Иисус Христос, согласно учению церкви, искупил грехопадение Адама), и как мыслителя: не будь этого греха, не было бы и человеческого племени. Изгнав первых людей из рая,

Учинил бог заповедь законную:
Велел им браком и женитбам быть
Для рождения человеческаго и для любимых детей.

Вина молодца в том, что он нарушил и эту заповедь! Пока он был верен невесте, пока помышлял о «рождении человеческом», о «любимых детях», Горе было бессильно. Оно «излукавилось», явилось молодцу во сне в облике архангела Гавриила и уговорило его бросить невесту. Так произошло окончательное падение героя. Он получил индивидуальную судьбу, потому что отверг судьбу родовую. Он отщепенец, изгой, «гулящий человек». Не случайно в «Повести» отразилась разудалая, бесшабашная философия героев «смеховой литературы», для которых корчма — дом родной, а пьянство — единственная радость. Эта философия гуляк изложена в одном из монологов Горя-Злочастия:

Али тебе, молодец, неведома
Нагота и босота безмерная,
Легота-беспроторица великая?
На себя что купить — то проторится,
А ты, удал молодец, и так живешь!
Да не бьют, не мучат нагих-босых,
И из раю нагих-босых не выгонят,
А с тово свету сюды не вытепут,
Да никто к нему не привяжется, —
А нагому-босому шумить розбой!

Но в шумной толпе «гулящих людей» молодец выглядит белой вороной, случайным гостем. Он то «весел-некручиноват», то грустен. Молодцу не чуждо нравственное бесшабашие «кромешного мира» кабаков. Однако герой «Повести» — человек раздвоенный, часто страдающий от собственного падения.