История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Являясь посредницей между Богом и множеством его воплощений в бытии, София неизбежно сочетает в себе "славу земной и небесной природы". В поэзии Соловьева София впервые является не только абстрактной идеей, но и образом вполне земной, "плотской" женщины, видения которого сопровождали философа всю жизнь. Отсюда понятно, что прием совмещения контрастов – оксюморон – становится основным художественным инструментом поэтической софиологии Вл. Соловьева.

О, как в тебе лазури чистой много
И черных, черных туч!
Как ясно над тобой сияет отблеск Бога,
Как злой огонь в тебе томителен и жгуч ‹…›

("О, как в тебе лазури чистой много…", 1881)

Само по себе совмещение "низкого" и "высокого", пошлого и поэтического в романтическом образе, разумеется, не является оригинальной чертой творчества Вл. Соловьева. Достаточно вспомнить соответствующие типы демонических красавиц Э. Т. А. Гофмана или Н. В. Гоголя, в изображении которых этот прием доведен до абсурда. Однако суть в том, что в поэзии "певца Софии" оксюморон никогда не заключает в себе даже и намека на сатирический гротеск. В "совмещении несовместимого" он видит не искажение воли Творца, не земную пародию на Божественный промысел, а, напротив, полное согласие с ним. Строго симметричное, пропорциональное строение выше процитированного четверостишия словно призвано уравновесить борьбу божественной "лазури" со "злым огнем" земной страсти. Само нагнетание восклицательных конструкций не заключает в себе никакой авторской иронии над Возлюбленной. "Раздвоение" ее облика отнюдь не смущает поэта. Более того, в этом странном соседстве "небесного" и "земного" он предчувствует будущее духовное преображение – и не только Софии, но и всего мира в целом. Так оно и происходит:

Но верится: пройдет сверкающий громами
Средь этой мглы божественный глагол,
И туча черная могучими струями
Прорвется вся в опустошенный дол.
И светлою росой она его омоет,
Огонь стихий враждебных утолит,
И весь свой блеск небесный свод откроет
И всю красу земли недвижно озарит.

Обратим внимание на христианскую символику этого стихотворения. Здесь и "туча", и "мгла", и "сверкающие громы", и "божественный глагол"… В традиционном библейском контексте все это знамения божественной кары, обрушивающейся на грешников. Но даже поверхностное чтение не обнаружит в стихотворении и намека на этот "устрашающий", "карающий" смысл данных религиозных символов. Напротив, общий пафос стихотворения – мажорный, жизнеутверждающий. Земное несовершенство, "огонь стихий враждебных" словно и нужны были для того, чтобы из них впоследствии можно было высечь ту искру, которая очистительным пламенем прольется на мир, просветлит и одухотворит его. В статье о поэзии Ф. И. Тютчева (1895) Вл. Соловьев следующим образом выразил основную идею собственной софиологии: "…Для красоты вовсе не нужно, чтобы темная сила была уничтожена в торжестве мировой гармонии: достаточно, чтобы светлое начало овладело ею, подчинило ее себе, до известной степени воплотилось в ней, ограничивая, но не упраздняя ее свободу и противоборство". Цветовая символика стихотворения лишь подчеркивает эту преображающую миссию Софии в мире: в конечном итоге "туча черная" омоет "светлою росой" "опустошенный дол"…

Итак, Вселенная в поэтическом мире Вл. Соловьева понимается как "творимая легенда" – творимая совместными усилиями Софии (Мировой Души) и человека, ее возлюбленного. Часто он – рыцарь, освобождающий свою "царевну", "Деву радужных ворот", из плена косной материи, из царства "тьмы" ("рыцарем-монахом" впоследствии назовет Вл. Соловьева А. Блок). По сути, такой человек и есть Поэт в высшем, мистическом смысле этого слова. Ибо он духовно преображает, т. е. творит мир. Автор статьи "Общий смысл искусства" (1890) утверждает совершенно новый для всей предшествующей эпохи статус поэзии и искусства вообще. Творчество идей и образов первично по отношению к естественнонаучным законам мироустройства. Не искусство (поэзия) живет по законам реальной действительности, а, наоборот, действительность живет по законам искусства, творчества. Поэтому художественные методы познания широко распространяются на сферы философии, науки, религии и самой жизни. То, что смутно предчувствовалось в стиле поэзии Случевского, Вл. Соловьев (кстати, близкий друг Случевского и поклонник его творчества, написавший о нем несколько статей) оформил в последовательную и стройную эстетическую концепцию.