История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы

Те же из современников, которые пытались с доверием отнестись к творческому почерку Фета, оправдывали его фрагментарные композиции влиянием поэзии Г. Гейне. Позднее, уже в советском литературоведении, "неясность" стихов Фета стали объяснять их близостью к музыкальным композициям, когда поэт ощущал охватившую его полноту чувств и мыслей как внутреннюю музыку. Наконец, заговорили об "импрессионизме" лирики Фета. Согласно этой точке зрения, стремление воплотить в сюжете цепь мгновенных, сиюминутных впечатлений и порождало отрывочность накладываемых образов-"мазков" – по аналогии с техникой картин Клода Моне и Камиля Писсарро с их знаменитой "пульсирующей" гаммой тонов, передающей все оттенки световоздушной среды. "Пульсирующей" композицией стихов Фета, по мнению сторонников этой точки зрения, обусловлена и знаменитая установка на безглагольный синтаксис, передающий своеобразный "поток сознания" лирического "я". В тексте он оставляет след в виде коротких фраз, иногда серии назывных предложений (классические примеры: "Шепот, робкое дыханье…", 1850; "Это утро, радость эта…", 1881). Неоднократно обращали внимание и на устойчивое тяготение Фета к воплощению смутных душевных движений. Действительно, поэт часто сам подчеркивает бессознательность описываемых состояний с помощью характерных слов-сигналов: "не помню", "не знаю", "не пойму" и т. п. О том же свидетельствует обилие в стихах неопределенных "что-то", "как-то", "какие-то" и т. д. "Где-то, что-то веет, млеет…", – так начинается известная пародия Тургенева на Фета. Иррациональность, алогизм внутреннего мира поэт любил подчеркивать и посредством совмещения контрастных эмоций. Например, "грустный вид" берез "горячку сердца холодит" ("Ивы и березы", 1843, 1856); "траурный наряд" березы "радостен для взгляда" ("Печальная береза…", 1842); одна рука в другой "пылает и дрожит", и другой "от этой дрожи горячо" ("Люди спят; мой друг, пейдем в тенистый сад…", 1853) и т. п.

Особо следует сказать о роли метафоры и эпитета в создании импрессионистической образности лирики Фета. В этих поэтических тропам необычайно отчетливо отразилось стремление Фета к синтетическому, целостному восприятию мира – не одним, а словно сразу несколькими органами чувств. В результате эмоция выглядит нерасчлененной, совмещающей несовместимые состояния психики: "душистый холод веет" (запах и температура); "ласки твои я расслушать хочу" (осязание и слух); "вдалеке замирает твой голос, горя…" (звук и температура); "чую звезды над собой" (осязание и зрение); "и я слышу, как сердце цветет" (слуховые и цветовые ощущения). Возможны и более сложные комбинации самых разных проявлений психики: "уноси мое сердце в звенящую даль" (зрение, звук, пространственно-двигательные ощущения); "сердца звучный пыл сиянье льет кругом" (звук, температура, свет, осязание) и т. п. Столь же необычны олицетворения Фета, в которых человеческие качества и свойства могут приписываться таким предметам и явлениям, как воздух, растения, цвет, сердце, например: "устал и цвет небес"; "овдовевшая лазурь"; "травы в рыдании"; "румяное сердце" и др.

Несомненно, подобная "лирическая дерзость" (так назвал это качество стиля Лев Толстой) восходит к фанатичной убежденности Фета в неоспоримых преимуществах поэтического познания перед научным: ученый познает предмет или явление "в форме отвлеченной неподвижности", бесконечным рядом анализов; поэт схватывает мир в "форме животрепещущего колебания, гармонического пения", всецело и сразу (из статьи "Два письма о значении древних языков в нашем воспитании", 1867). Недаром самый частый эпитет, который прилагает Фет к явлениям природы, – "трепещущий" и "дрожащий": "Трепетно светит луна", солнце "горячим светом по листам затрепетало", "хор светил, живой и дружный, // Кругом раскинувшись, дрожал", "и листья, и звезды трепещут"… Этот всеобщий трепет жизни ощущает герой лирики Фета, отзываясь на него всем своим существом: "Я слышу биение сердца // И трепет в руках и ногах", "слышу трепетные руки", "нежно содрогнулась грудь" и т. п. Общность ритма человеческой и природной жизни свидетельствует в пользу их причастности к одному и тому же "мелодическому", животрепещущему началу бытия – красоте.

Фет настаивал на происхождении лирики от музыки – "языка богов". Помимо поэтических деклараций, подчас весьма эффектных ("Что не выскажешь словами – // Звуком на душу навей"), этот принцип нашел воплощение в изощренной интонационной организации стихотворений. К ней относятся:

• прихотливая рифмовка с. неожиданным сочетанием длинных и коротких, часто одностопных, стихов (самые яркие примеры: "Напрасно! // Куда ни взгляну я…", 1852; "На лодке", 1856; "Лесом мы шли по тропинке единственной…", 1858; "Сны и тени…", 1859 и мн. др.);

• эксперименты с новыми размерами (например, стихотворение "Свеча нагорела. Портреты в тени…", 1862; в котором в четных стихах появляется тонический размер – дольник);