История русской литературы XIX века. В 3 ч. Ч. 1 (1795—1830)

В результате своих рассуждений Шишков пришел к выводу, что России надлежит не усваивать ложное европейское просвещение, а беречь и охранять свое прошлое. Только так можно избавить страну от тлетворного французского влияния.

Если Карамзин устремлялся вперед, то Шишков мысленно двигался назад и мечтал возвратиться к прошлому, воскресив патриархальные нравы, обычаи и язык старины. Он не удовлетворялся ни будущим, ни настоящим. Это была утопическая надежда на развитие, идущее вспять, на регресс, а не на прогресс.

С целью повернуть движение русской культуры назад Шишков обратился к славянскому языку церковных книг, на котором тогда уже не говорили в обиходе. Он ратовал за книжный язык и протестовал против его сближения с языком разговорным и, главное, — растворения его в языке разговорном. Язык Расина, возражал Шишков Карамзину, «не тот, которым все говорят, иначе всякий был бы Расин». Однако, если и «не стыдно» , как писал Шишков, говорить языком Ломоносова, то совершенно ясно и другое — ни языком Расина, ни языком Ломоносова не изъясняются в повседневной жизни.

В основу единого литературного языка, считал Шишков, нужно положить не разговорный язык, не «средний» стиль, а прежде всего язык церковных книг, славянский язык, на котором эти книги написаны. «Славянский язык, — писал он, — есть корень и основание российского языка; он сообщает ему богатство, разум и красоту». Почва славянского языка, в отличие от почвы языка, французского, плодоносна и живительна, она обладает «богатством, изобилием, силой». На славянском языке не было светской литературы. Это был язык церковной культуры. Если во Франции уже были светские писатели, которые своими сочинениями развращали нравы, то «мы оставались еще до времен Ломоносова и современников его при прежних наших духовных песнях, при священных книгах, при размышлениях о величестве Божием, при умствованиях о христианских должностях и о вере, научающей человека кроткому и мирному житию...». Французские духовные книги не идут ни в какое сравнение с русскими: «...французы не могли из духовных книг своих столько заимствовать, сколько мы из своих можем: слог в них величествен, краток, силен, богат; сравните их с французскими духовными писаниями и вы тотчас сие увидите».

Шишков признавал, что после Петра I и Екатерины II в России стали доступны сочинения европейских мыслителей и писателей, появились новые обычаи («выучились танцевать миноветы»), свои светские авторы. Но именно с тех пор и началась порча нравов. В нарушении гармонии виновато дворянство. Народ (вся не дворянская часть нации — простолюдины, крестьянство, купечество) сохранил национальные обычаи и нравы, потому что был воспитан только на русской грамоте, на русских книгах, на своих обычаях. Отсюда Шишков делал вывод о том, что, кроме книжного языка, в основание единого литературного языка должно лечь народное красноречие, т. е. те слова, выражения и обороты, которые встречаются в фольклоре, в языке простолюдинов, крестьян, купцов (просторечия и «руссизмы»).

Итак, Карамзин и Шишков пришли к одной мысли о необходимости единого литературного языка и поняли его создание как дело общенационального и государственного значения. Однако Карамзин настаивал на сближении книжного языка с разговорным, а Шишков даже не допускал такой мысли. В основу литературного языка Карамзин предлагал положить «средний» стиль, Шишков — высокий и просторечный стили. Оба писателя были уверены в том, что литература, созданная на предлагаемых каждым языковых принципах, будет способствовать объединению всех сословий народа на общей национальной почве. При этом Карамзин и Шишков открывали путь романтизму (идеи народности и самобытности, характерные для Шишкова, были выдвинуты именно романтиками), но Карамзин был одушевлен идеей постепенного и естественного движения вперед, а Шишков мыслил движение вперед как искусственное и противоестественное возвращение назад ²³ .

С целью воспитания будущих молодых писателей в своем духе A.C. Шишков задумал создать литературное общество, в котором умудренные жизненным и литературным опытом маститые старцы давали бы советы подающим надежды начинающим авторам. Так родилась «Беседа любителей русского слова». Ее ядро составили Г.Р. Державин (торжественность и значительность заседаний была подчеркнута тем, что они происходили в его доме), A.C. Шишков, М.Н. Муравьев, И.А. Крылов, П.П. Голенищев-Кутузов, С.А. Ширинский-Шихматов.

Официальное открытие «Беседы» состоялось 21 февраля 1811 г., но заседания начались значительно раньше. Ее действительные члены и члены-сотрудники распределялись по четырем «должностным разрядам», во главе которых стоял председатель (A.C. Шишков, Г.Р. Державин, A.C. Хвостов, И.С. Захаров). Кроме них в заседаниях «Беседы» участвовали Н.И. Гнедич, П.А. Катенин, A.C. Грибоедов, В.К. Кюхельбекер и другие известные литераторы. «Беседчики», или «шишковисты», издавали свой журнал «Чтения в Беседе любителей русского слова» (1811—1816).