История русской революции. Том 1. Февральская революция

Несмотря на то что для партии в целом спорные вопросы были уже твердо решены, многие из руководителей, связанные вчерашним днем, оставались еще на этой конференции в оппозиции или полуоппозиции к Ленину. Сталин отмалчивался и пережидал. Дзержинский от имени «многих», которые «не согласны принципиально с тезисами докладчика», требовал выслушать содоклад от «товарищей, которые вместе с нами пережили революцию практически». Это был явственный намек на эмигрантский характер ленинских тезисов. Каменев, действительно, выступал на конференции с содокладом в защиту буржуазно-демократической диктатуры. Рыков, Томский, Калинин пытались удержаться в той или другой степени на своих мартовских позициях. Калинин продолжал стоять за объединение с меньшевиками, в интересах борьбы с либерализмом. Видный московский работник Смидович горячо жаловался в своей речи: «При каждом нашем выступлении на нас направляется определенное пугало, в виде тезисов тов. Ленина». Раньше, пока москвичи голосовали за резолюцию меньшевиков, жить было гораздо спокойнее.

В качестве ученика Розы Люксембург Дзержинский выступал против права наций на самоопределение, обвиняя Ленина в покровительстве сепаратистским тенденциям, ослабляющим пролетариат России. На встречное обвинение в поддержке великорусского шовинизма Дзержинский ответил: «Я могу упрекнуть его (Ленина) в том, что он стоит на точке зрения польских, украинских и других шовинистов». Этот диалог не лишен политической пикантности: великоросс Ленин обвиняет поляка Дзержинского в великорусском шовинизме, направленном против поляков, и подвергается со стороны последнего обвинению в шовинизме польском. Политическая правота была и в этом споре целиком на стороне Ленина. Его национальная политика вошла важнейшим составным элементом в Октябрьскую революцию.

Оппозиция явно угасала. По спорным вопросам она не собирала более семи голосов. Было, однако, одно любопытное и яркое исключение, касавшееся интернациональных связей партии. Под самый конец работ, в вечернем заседании 29 апреля, Зиновьев внес от имени комиссии проект резолюции: «Принять участие в международной конференции циммервальдцев, назначенной на 18 мая» (в Стокгольме). Протокол гласит: «принята всеми голосами против одного». Этот один был Ленин. Он требовал разрыва с Циммервальдом, где большинство окончательно оказалось у немецких независимцев и нейтральных пацифистов, вроде швейцарца Гримма. Но для русских кадров партии Циммервальд за время войны почти отождествился с большевизмом. Делегаты не соглашались еще ни отказываться от имени социал-демократии, ни рвать с Циммервальдом, который оставался к тому же в их глазах связью с массами Второго Интернационала. Ленин попытался ограничить, по крайней мере, участие в будущей конференции одними лишь информационными целями. Зиновьев выступил против него. Предложение Ленина не прошло. Тогда он голосовал против резолюции в целом. Его никто не поддержал. Это был последний всплеск «мартовских» настроений, цепляние за вчерашние позиции, страх перед «изоляцией». Конференция, однако, вообще не состоялась, в силу тех самых внутренних болезней Циммерваль-да, которые и побуждали Ленина рвать с ним. Отвергнутая единогласно бойкотистская политика осуществилась, таким образом, на деле.

Крутой характер поворота, произведенного в политике партии, был очевиден для всех. Шмидт, рабочий-большевик, будущий нарком труда, говорил на апрельской конференции: «Ленин дал иное направление характеру работы». По выражению Раскольникова, писавшего, правда, несколькими годами позже, Ленин в апреле 1917 года «произвел Октябрьскую революцию в сознании руководителей партии… Тактика нашей партии не составляет одной прямой линии, после приезда Ленина делая крутой зигзаг влево». Непосредственнее и вместе точнее оценила происшедшую перемену старая большевичка Людмила Сталь. «Все товарищи до приезда Ленина бродили в темноте, — говорила она 14 апреля на городской конференции. — Были только одни формулы 1905 года. Видя самостоятельное творчество народа, мы не могли его учить… Наши товарищи смогли только ограничиться подготовкой к Учредительному собранию парламентским способом и совершенно не учли возможности идти дальше. Приняв лозунги Ленина, мы сделаем то, что нам подсказывает сама жизнь. Не нужно бояться коммуны, потому что это, мол, уже рабочее правительство. Коммуна Парижа не была только рабочей, она была также и мелкобуржуазной». Можно согласиться с Сухановым, что перевооружение партии «было самой главной и основной победой Ленина, завершенной к первым числам мая». Правда, Суханов считал, что Ленин заменил при этой операции марксистское оружие анархическим.