– призывало правых, националистов, октябристов голосовать за кадетов. Но когда политическое бессилие имущих классов вскрылось полностью, большинство буржуазных газет выдвинуло лозунг: «Голосуйте за кого хотите, только не за большевиков!» Во всех думах и земствах кадеты оказались правым крылом, большевики – усиливающимся левым меньшинством. Большинство, обычно подавляющее, принадлежало эсерам и меньшевикам. Казалось бы, новые думы, которые отличались от советов большей полнотой представительства, должны были пользоваться большим авторитетом. К тому же как общественно-правовые учреждения думы имели огромное преимущество официальной государственной поддержки. Милиция, продовольствие, городской транспорт, народное образование официально находились в ведении дум. У советов, как «частных» учреждений, не было ни бюджета, ни прав. И тем не менее власть оставалась в руках советов. Думы представляли по существу муниципальные комиссии при советах. Соревнование советской системы с формальной демократией было по своим результатам тем более поразительным, что оно совершалось под руководством одних и тех же партий, эсеров и меньшевиков, которые, господствуя в думах, как и в советах, были глубоко убеждены, что советы должны очистить свое место перед думами, и сами пытались сделать в этом направлении все, что могли.
Разгадка этого замечательного явления, над которым сравнительно мало задумывались в водовороте событий, проста: муниципалитеты, как и всякие вообще учреждения демократии, могут действовать лишь на основе устойчивых общественных отношений, т. е. определенной системы собственности. Суть революции состоит, однако, в том, что она эту основу основ ставит под знак вопроса, ответ на который может дать только открытая революционная проверка соотношения классовых сил. Советы, вопреки политике их руководства, были боевой организацией угнетенных классов, которые сознательно и полусознательно сплачивались для изменения основ общественного строя. Муниципалитеты же давали равномерное представительство всем классам населения, сведенным к абстракции граждан, и были, в условиях революции, очень похожи на дипломатическую конференцию, которая объясняется условным и лицемерным языком, в то время как представляемые ею враждебные лагери лихорадочно готовятся к бою. В будни революции муниципалитеты влачили еще полуфиктивное существование. В поворотные же моменты, когда вмешательство масс определяло дальнейшее направление событий, муниципалитеты взрывались на воздух, их составные элементы оказывались по разные стороны баррикад. Достаточно было сопоставить параллельные роли советов и муниципалитетов в течение мая-октября, чтобы предвидеть заранее судьбу Учредительного собрания.
С созывом этого последнего коалиционное правительство не торопилось. Либералы, бывшие в правительстве, наперекор демократической арифметике, в большинстве совсем не спешили оказаться в Учредительном собрании бессильным правым крылом, каким они были в новых думах. Особое совещание по созыву Учредительного собрания начало работать лишь в конце мая, через три месяца после переворота. Либеральные юристы делили каждый волос на шестнадцать частей, взбалтывали в колбах все демократические отстой, препирались без конца об избирательных правах армии и о том, нужно или не нужно давать право голоса дезертирам, насчитывавшимся миллионами, и членам бывшей царской фамилии, насчитывавшимся десятками. О сроке созыва по возможности ничего не говорилось. Поднимать этот вопрос в совещании вообще считалось бестактностью, на которую способны только большевики.
Недели шли, но вопреки надеждам и предсказаниям соглашателей советы не отмирали. Временами и они, усыпленные и сбитые с толку своими вождями, впадали, правда, в полупрострацию, но первый же сигнал опасности ставил их на ноги и обнаруживал неоспоримо для всех, что советы являются хозяевами положения. Пытаясь саботировать советы, эсеры и меньшевики оказывались вынуждены во всех важных случаях признавать их приоритет. Это выражалось, между прочим, и в том, что лучшие силы обеих партий были сосредоточены в советах. Для муниципалитетов и земств отводились люди второго ряда: техники, администраторы. То же наблюдалось и у большевиков. Только кадеты, не имевшие в советы доступа, сосредоточивали лучшие свои силы в органах самоуправления. Но безнадежное буржуазное меньшинство не могло превратить их в свою опору.