История русской журналистики начала XX века

Союз в защиту печати заседал 17 октября еще два раза, основным в повестке дня был вопрос о скорейшем выходе газет, приостановленных во время всеобщей стачки. Но переговоры с рабочим стачечным комитетом закончились неудачей, и газетам не удалось опубликовать даже текст Манифеста. Его опубликовал только «Правительственный вестник», а «Новому времени» пришлось отпечатать текст на машинке и вывесить в окне редакции. В Москве «Русское слово» И. Д. Сытина тоже было приостановлено по приказу Совета. И хотя рабочие сытинских типографий в забастовке не участвовали, в помещении газетной типографии был отключен свет, и станки не работали. Издание «Русского слова» было перенесено в книжную типографию, снабженную автономным энергоснабжением. Газета смогла опубликовать Манифест и выйти в свет, но газетным полосам пришлось придать книжный формат.[16]

19 октября к Витте отправились представители петербургских газет. От имени прессы говорил С. М. Проппер – издатель «Биржевых ведомостей». Он требовал удалить генерал-губернатора Петербурга Трепова – виновника расстрела 9 января, вывести из Петербурга войска, а охрану города поручить городской милиции. «Мы правительству вообще не верим», – заявил Проппер. До 22 октября, когда снова был разрешен выход газет, пресса сохраняла антиправительственные настроения.

Время с 17 октября до 24 ноября современники называли «медовым месяцем свободы печати». Сотрудники большинства газет и журналов упивались долгожданной свободой слова, выпускали номера изданий без цензуры, обсуждали самые острые темы.

Однако в это время легальная печать осталась один на один с Советами, которые по-прежнему не допускали выхода газет не социал-демократического толка, особенно в периоды забастовок, следовавших одна за другой. В связи с началом Декабрьского вооруженного восстания Московский Совет рабочих депутатов с 7 декабря запретил издание всех городских газет и распространение петербургских. Это вызвало резкий протест Союза печати, и «общее собрание Союза печати почти единогласно (возражала одна социал-демократическая „Новая жизнь“ в лице ее редактора Н. М. Минского, вышедшего после этого из Союза) постановило, что интересы всего общества и самого освободительного движения требуют, чтобы забастовки не распространялись на периодическую печать, и ввиду того, что рабочие хотели допустить только выход своих изданий, подчеркнуло, что принцип свободы печати требует, чтобы направление издания не играло никакой роли при решении вопроса о выходе его в свет» (выделено мной. – С.М.).[17]

Таким образом, в 1905 г. деятели русской журналистики подчеркивали, что основная цель периодики – информировать читателей о происходящих событиях и свобода прессы означает, в первую очередь, свободу выхода в свет любых изданий вне зависимости от их направления.

В это время привычный для русской журналистики принцип оценки издания только по его направлению утрачивает свою обязательность и повсеместность. В переломные моменты истории информационная роль журналистики выходит на первый план, опережает требование последовательности и чистоты направления. Тем более что в момент общественного подъема, всеобщего увлечения революционными настроениями различные оттенки идеологий, политических пристрастий, программ становятся плохо различимыми на фоне общего недовольства существующими порядками. В такое время трудно строго различать направления газет и журналов, отличающихся друг от друга только оттенками, нюансами, не всегда имеющими принципиальный характер.

Зато необходимость в информации, даже по-разному, тенденциозно поданной, ощущалась всеми слоями общества. Эту информационную роль и должна была выполнять пресса, подвергавшаяся ударам и справа, и слева, и со стороны самодержавного государства, к чему все привыкли, и совершенно неожиданно, со стороны восставших, которых значительное число изданий поддерживало.