История с фотографией, часть 2 Подворотня

Потом старик замечает странную вещь: кисти Идальги будто растворились в теле помощника. Ромига судорожно схватил ртом воздух и замер, затаив дыхание. Широко распахнул уже не просто удивлённые -- явно напуганные глаза. Миг, и снова нет страха. "А пора бы уже начаться панике. Почему он так безропотно, стоически терпит?" Вон, даже криво ухмыльнулся -- и тут же коротко, придушенно вякнул, первый раз за всё время. Запрокидывает голову, бьётся, выгибаясь дугой, насколько позволяют чёрные нити. Идальга говорит что-то успокаивающее. Мягким, осторожным движением отделяет от него свои руки, прижимает Ромигу к столу. Тот смотрит дикими глазами, тяжело дышит, лицо в испарине. Но цел, если не считать истерзанных в лоскуты конечностей. "А там беда. Точно останется калекой. Если вообще останется жив! Дружок-то -- маньяк и, похоже, как раз сорвался с цепи".

Дальнейшие события подтверждают догадку. Когда после небольшой передышки Идальга частично содрал с помощника кожу, а потом вскрыл ему живот и начал вдумчиво, неторопливо потрошить, Семёныч уже не сомневался, что дело закончится трупом. "Ромка -- не жилец. Однако изверг действует так умело и аккуратно, что, при желании, растянет его агонию на много-много часов. Или дней? Трудно сказать, каков запас прочности этого организма".

Наблюдателю, даже совсем не медику, было ясно теперь, насколько нав не похож на человека. Старик предпочёл бы обойтись без таких подробностей. Ему тошно и жутко было наблюдать, как Идальга препарирует собственного сородича: живого, в полном сознании. Ещё хлеще пробирало от ощущения, что маньяк, похоже, продолжает искренне любоваться устройством его тела. Будто последовательно составляет разные "икебаны". Причём эмоции жертвы -- тоже часть этих дьявольских композиций: недоумение, страх, ярость...

Время тянулось и плыло, как часы на картине Дали. Вот Идальга подробно прокомментировал очередное движение скальпеля. Спросил что-то у тихо стонущего, чуть живого нава. Некоторое время настойчиво добивался внятных ответов. Услышал, удовлетворился. Провёл сгибом пальца по мокрой дорожке на виске Ромиги, подхватил бегущую из угла глаза прозрачную каплю. Попробовал на вкус, довольно хмыкнул. Подобрал вторую и поднёс к губам Ромиги. Тот послушно слизнул "угощение" и вдруг улыбнулся. Как показалось Семёнычу, счастливо и совершенно безумно.

Что-то в мире едва уловимо сдвинулось, изменилось. Наблюдатель... нет, нечаянный свидетель этой сцены вдруг твёрдо сказал себе: "Я не хочу видеть, как Ромка спятит от боли, потом умрёт!" Сгоряча старик сделал усилие, чтобы "проявиться" прямо там, в камере пыток. Вмешаться, остановить! Хотя прекрасно помнил, как махал на Идальгу тросточкой, а после цепенел с ножом у горла. "Да и вмешиваться надо было гораздо раньше! Теперь поздно. Слишком поздно!" -- словно окатило полынной горечью.

Семёныч не "проявился" нигде, просто проснулся. Снова пережидал боль в сердце, шаркал на кухню, зажигал повсюду свет, сидел, обхватив голову руками. Новая серия кошмара придавила его гораздо сильнее, чем расправа над зеленоглазкой. Возможно, потому, что там был "всего лишь" зверский допрос, а здесь нечто невероятно дикое и неправильное. "Будто один кот на моих глазах до смерти задрал другого... Бляха-муха, дались мне эти коты! Среди разумных опасные психи встречаются гораздо чаще! Имеет ли кошмар отношение к реальности, вот вопрос? И что делать, если да?"

Ромига шёл к себе домой, в Цитадель. Портал на магии мира оказалось гораздо интереснее строить, чем перемещаться им. Даже при навском темпе восприятия -- никаких ощущений самого перехода. Был там: в мастерской Семёныча. Сразу здесь: в Цитадели, в каминной при рабочем кабинете дознавателя. Хозяин кабинета оказался на месте, как Ромига и рассчитывал. Вернее, просто учуял, когда они с Семёнычем строили портал. Идальга сидел в кресле, будто специально ждал гостя.

-- Ты быстро.

-- А у тебя тут всё по-старому, -- Ромига оглядел большую тёмную комнату, криво ухмыльнулся. -- Уютно, не то что за стенкой. Ты закончил с чудом?

-- На данный момент, да. Готов заняться твоей проблемой, -- предвкушение в чёрных глазах, улыбка, от которой у Ромиги начали сами собой заостряться уши.

-- Ты всё-таки видишь проблему, Идальга?

-- Мне интереснее, насколько её видишь ты?

-- Ровно настолько, чтобы прийти к тебе кратчайшим путём, прямо от Семёныча.

-- Рассказал бы?

-- Нет. Вот уж не думал, что стану тебя об этом просить. Но кажется, нам обоим будет спокойнее, если ты меня сначала понадёжнее зафиксируешь. До полной неподвижности.

Дознаватель приподнял бровь, пристально глядя на Ромигу:

-- Даже так?

-- Я несколько раз ловил себя на том, что желаю очень странного.

-- Например, чтобы я тебя хорошенько привязал? -- вкрадчиво промурлыкал Идальга.

Ромига дёрнул углом рта:

-- Желание, конечно, тоже из разряда странных, но... Когда ты пришёл ночью, меня подмывало подраться. Потом, в конце разговора, я всерьёз задумался: смогу ли я тебя убить. Не в смысле, "поднимется ли рука", а "справлюсь ли"?

-- Очень интересно. Ну и?