То есть, задаёт вопрос, кажется, в шутку. Идальга переспрашивает -- Ромига пожимает плечами, говорит что-то ещё. В ответе Идальги сквозь угрожающие ноты странным образом проступает довольство. Ещё одна спокойная реплика Ромиги, разговор совсем не похож на спор или ссору. Стремительный пасс старшего: "Точно -- кот лапой!" Глаза Ромиги от изумления становятся большими и круглыми. Он пытается что-то сказать, застыв столбом. Потом неведомая сила поднимает его в воздух и несёт прямиком к металлическому столу, только что отмытому от крови люды. Идальга, довольно ухмыляясь, шагает рядом. Странные, молчаливые, условно человекообразные существа, которых старик про себя окрестил "роботами", услужливо расступаются перед хозяевами.
Семёныча там нет, он всего лишь бесплотный наблюдатель. Однако передёргивается от отвращения: "Что за привычка -- устраивать оргии рядом со свежими трупами!" Он такое уже видел. Не сомневается, что сейчас, прямо в этой пыточной, один нав с удовольствием поимеет другого. "Вот затейники, на порнушке могли бы озолотиться..."
Судя по всему, Идальга собирается устроить развлечение не на пять минут. Для начала берёт скальпель и начинает освобождать помощника от одежды. Первыми на пол отправляются аккуратно разрезанные вдоль голенищ мягкие сапоги, потом рукава и штанины чёрного комбинезона. По мере того, как открывается кожа, поверхность стола прорастает тонкими, цепкими нитями. Они, как живые, оплетают руки и ноги нава. "Женщину гады привязывали так же. Эта дрянь мигом изрезала её до костей" Ромиге, судя по всему, тоже не нравится. Он возмущённо сверкает глазами, пока другой нав избавляет его от остатков комбинезона. Однако, очевидно, парализован и сопротивляться не может.
Лишь надёжно закрепив Ромигу на столе и полностью раздев, Идальга снимает заклинание. Откровенно любуется, как напрягаются под кожей мускулы, ласково оглаживает. "Чёртовы извращенцы! На прекраснейшую женщину смотрели без капельки вожделения, как на кусок мяса... Или, наоборот, хоть в этом бедняжке повезло? Однако, парень, правда, хорош. На редкость гармоничное сложение. Хоть Аполлона с него ваяй -- отвязать бы только!"
Семёнычу происходящее кажется всё более странным и опасным для Ромиги. Нав не дёргается, не пробует порвать путы. Только буравит старшего сердитым взглядом. Тот что-то говорит своему пленнику: вроде, с нотками сожаления, но физиономия довольная.
Лёгкий, видимо, приятный массаж сочетается с каким-то напряжённым диалогом. После очередной реплики Ромига успокаивается, хотя не выглядит довольным. А Идальга продолжает задумчиво, изучающе водить пальцами по его телу, всматриваться пристально. "Нет, не похоже на ласку. Будто врач ищет следы болезни. Или оценщик -- изъяны".
Ромига дёрнулся. Наблюдатель даже не сразу понял, с чего. А это Идальга выпустил из мягкой лапы коготок. Чёрный, стальной: полдюйма, не больше. Трогает слегка, оставляя на гладкой шкурке аккуратные, в точку, отметины.
Семёныч с удивлением смотрит на капли, выступающие из ранок. Густые, тягучие, как живица на сосне. И абсолютно чёрные. Вспоминает, что за всё "кино" не разглядел вблизи ни одного раненного нава. "Этих вёртких, сильных тварей попробуй достань. А кровь-то у них на нашу вовсе не похожа. Мог бы давно догадаться!"
Однако на боль Ромига реагирует вполне по человечески: поджимает пальцы на ногах, стискивает кулаки и челюсти. "Проняло? От уколов ёжишься, а когда других на куски рвал, приятно было?" Злорадная мысль, что отольются кошке мышкины слёзки, владеет Семёнычем недолго. Во-первых, старик ни разу, на самом деле, не заметил, чтобы Ромига наслаждался чужой болью. Причинял -- да, спокойно, без колебаний. А во-вторых, наву, похоже, всерьёз худо. Ничтожные ранки не выглядят проблемой, но вздрагивая и напрягаясь, он уже изорвал себе в кровь руки-ноги. Чёрная "живица" скатывается по светлой коже, застывает на тёмном металле...
А у Идальги не сходит с лица отрешённо-задумчивая улыбка. Красивые руки легко, стремительно порхают над телом сородича, будто музыку исполняют. Старик уже совсем не понимает, что это: извращённая любовная игра, наказание, проверка на стойкость? "Но у Ромки пальцы почти не шевелятся! Останется же инвалидом!" Семёнычу всё страшнее за того, кого он совсем недавно поил чаем, кормил пряниками, учил всяким премудростям. "Ни разу не видел ничего дурного! Будь он хоть тысячу раз жестокая и опасная тварь!"
Выгадав момент, чтобы перевести дух, Ромига слегка охрипшим, очень ровным голосом обращается к своему мучителю. Тот отвечает негромко, вкрадчиво. С улыбкой заглядывает в лицо, нежно гладит, стирая с кожи чёрные потёки и капли, будто прямо вместе с ранками. Что-то объясняет -- снова колет под рёбра чёрным остриём -- опять ласкает -- продолжает словно бы читать лекцию.