История с фотографией, часть 2 Подворотня

Вопросы неприятно отдавали глобальностью. Трескучими фразами о судьбах человечества, с одной стороны, и врагах народа -- или рода человеческого -- с другой. Семёныч не умел, вернее очень не любил мыслить подобными категориями. За долгую жизнь много раз наблюдал, как они, распухая от демагогии, становятся прикрытием для грязных дел и личных разборок. Начинают крушить-давить всё вокруг, будто слон в посудной лавке или потерявший управление танк.

Однако, какой дурень сказал, что слон или танк плохи сами по себе? Старик нёс в себе три фронтовых года, когда слово "враг" равнялось "убей немедленно". Враг был очевидный и понятный -- немец. Вернее, фашист: к концу войны поправка стала существенной. Но даже десятилетия спустя при звуках "шпрехен зи дойч" руки непроизвольно искали оружие. А уж "фашист" осталось худшим ругательством на всю жизнь. Лежало в голове по соседству с "нелюдью". Хотя нелюдей -- не фашистов -- Семёныч тоже встречал. За полтора года работы фотографом в уголовном розыске досыта насмотрелся на дела их рук.

"Однако, есть разница. Родившись человеком, вытворять над себе подобными такое, до чего дикий зверь не додумается. Или не быть человеком вовсе". Во втором случае, рассуждал старик, слово перестаёт быть бранным. Ученик называл себя нелюдью совершенно спокойно. "Есть вы, челы, и есть другие разумные. Ты видел, как у меня заостряются уши. Обратил внимание, что зрачки не отражают света. Подмечал другие странности. Думал, меня так изменила моя магия? Нет, я такой с рождения. В Тайном Городе говорят: другой генстатус, другая раса или семья. По терминологии ваших учёных, другой биологический вид. При всём сходстве на вид, мы с вами не можем иметь общих детей, сильно различаемся анатомией и физиологией. Хотя люды, чуды, другие младшие расы гораздо ближе к вам, челам, чем мы, навы -- раса старшая".

Старшие -- младшие, высшие -- низшие... Унтерменши -- уберменши... Гитлеровские ублюдки превозносили себя над прочими человеками, в итоге, затянули петлю на собственной шее. Мысль о существах, которые реально, без понтов превосходят людей силой, интеллектом, колдовскими способностями, не грела и не радовала -- пугала. Хотя... Лично для себя фотограф всегда искал дружбы тех, кто был образованнее, умнее, в чём-то сильнее его. Не лебезил, не давал вытирать об себя ноги, но изо всех сил тянулся за ними и рос сам. Что изменилось, когда связался с навом? Видел лишь одно: планка стала высока, впору учиться летать. "Ну и что, собственно?"

Вспомнил свои ощущения от Ромки-Ромиги при первых встречах. И после того, как начали вместе плести узор на удачную учёбу. Как поначалу накатывала жуть от чужой силы. Как позже одолевали дурные предчувствия. Однако ни разу старика не коснулось сомнение в правильности того, что они делали. Наоборот, сердце радовалось. Вспомнил слова бабы Шуры: "Дар сам себя бережёт. Кому не дано, не научится. А от того, кто может научиться, грех прятать". Задумался: "А вдруг моя наука будет использована против моих же соплеменников?" Но всерьёз проникнуться опасениями так и не смог. Понял, должно произойти что-то из ряда вон, чтобы увидеть в ученике врага.

Правда, был симпатичный Ромка, и был тип с ножом из подворотни. А за спинами обоих маячил Великий Дом Навь, он же Тёмный Двор. Насколько Семёныч понял из коротенькой лекции, Великие Дома периодически что-то делили, воевали между собой. Однако ни навы, ни их соседи-соперники давно не пытались истребить или поработить нынешних владык Земли. "В какой-то момент крепко получили по носу? Ромига вскользь помянул некий Договор, по которому тайногородцы сидят тише воды, ниже травы и не лезут в человеческую политику. Мне бы учебник истории, по которому нелюди учат своих детей. Если попрошу у нава, интересно, принесёт? Только для этого надо сперва его увидеть..."

Семёныч вспомнил, как утром помог ученику отправиться домой. Тот шёл вроде в самое безопасное для себя место, но радости не испытывал. Прямо сказал, что опасается за целость своих нервов, а возможно, шкуры. Ожидал наказания за какую-то провинность?

Обычно старик легко отделял пустые страхи от предчувствия неприятностей. Тому, кто способен по-своему переплетать узор судьбы, не в диковину: уловить вибрацию ниточек, тянущихся из прошлого в будущее, расшифровать эту "морзянку". Семёнычу случалось разворачивать содержание узелков -- событий в ясные видения: что было, что есть, что будет. Изредка, не по заказу...

Попытки увидеть или почувствовать, где сейчас Ромига, и что с ним, принесли одну головную боль. Телефоны упорно не отвечали. "Позвонить по номерам с бумажки?" Семёныч глянул на часы -- четверть первого. Минуту подумал и отложил звонок до утра.

Мозги плавились, прихватывало сердце, немела и ныла хромая нога. Вздыхая, мол, утро вечера мудренее, старик постелил себе на диване. Залез под одеяло, привычно уставился слипающимися глазами в экран телевизора. Вяло щёлкая по каналам, набрёл на что-то приключенческое. Псевдоисторическое, с примесью сказки. Не с начала, трудно вникнуть в сюжет, и желания никакого...