История с географией

Не успели мы сесть обедать, как подали две телеграммы. Одна была от Оленьки, предупреждавшей о своем выезде из Владикавказа: Тетя, ожидавшая ее с обычным тревожным нетерпением, наконец успокоилась, что ее малышка, ее Liebchen, к ней возвращается. Вторая телеграмма была от Вити. Он умолял приехать к нему с ночным поездом: пять тысяч, высланные телеграфом Шолковским, не получены. О! Этот «халат» был верен себе! Как ни грустно было опять оставлять Тетю одну, но нужно было, не откладывая, выехать в Луцк.

Теплой лунной ночью потянулись мы на вокзал в двенадцатом часу ночи. В мое отсутствие Павел прибыл с экипажем с нашими щавровскими любимцами из Бобруйска, и я ехала теперь с Рапопортом в своем фаэтоне на вороной паре. За нами в бричках ехали Кулицкий, Гецов, Соукун-старший и еще трое из олевского товарищества в надежде, что в Луцке Витя заступится за них. Во всем этом деле огорчение олевцев было единственным облаком, но и оно скоро рассеялось. Дорóгой Кулицкий сообщил мне, что олевцы вошли с Рапопортом в соглашение, решили покупать лес и работать сообща. Причем, олевцы были несказанно польщены работать с таким тузом, и их отчаянно печальные физиономии стали радостными.

Мы прибыли в Луцк в шесть часов утра. Бедный Витя, радостный, но еще встревоженный, не веря спасению, встретил меня с восклицаньем: «Нет денег. Не прислал пять тысяч». Он пытался занять их, но на векселе требовалась моя подпись, уже не говоря о чудовищных процентах и восьмистах рублях за услугу. Юхала ждала нас с самоваром и жаловалась, что Вите не спится по ночам, с четырех часов утра топчется. Да, счастье, но нелегко оно давалось. Витя даже как-то осунулся. Но теперь за утренним чаем он ожил, успокоился и страшно обрадовался сделке с Рапопортом, в особенности, что мы не ожидали санкции Шолковского, так безжалостно мотавшего наши нервы. Это олимпийское спокойствие, так нравившееся Кропотовой, было нестерпимо. Оно граничило с бесчувствием. Это же бесчувствие позволяло ему упрямо повторять сказку об имении, купленном им на чужое имя. После пережитых им столкновений с Витей в Петербурге, когда ему при его же поверенном белым по черному было доказано, что им внесено в дело тридцать тысяч, а мы были вынуждены внести сто пять тысяч, он тут же, по дороге из Петербурга, так же спокойно рассказал случайно ехавшему с ним в купе члену государственной Думы Беляеву, которого видел в первый раз в жизни, что едет совершить в Петербурге купчую на имение в Волынской губернии, что Сарны куплены им на чужое имя, и имя Вити он назвал полностью.

Как на грех этот его собеседник оказался родным отцом луцкого предводителя Беляева. И, как уже не в первый раз, все это дошло до Вити, теперь, во время съезда мировых посредников в Луцке, когда Витя приглашал их к себе обедать в клубе два дня подряд. Тогда старший нотариус, бывший за обедом и в курсе дела, очень ясно пояснил, что Сарны куплены посредством присяжного поверенного, по его запродажной, а не на его деньги. Но, в конце концов, это становилось скучным и вызывало известную горечь.

Не удивительно, что под впечатлением этой новой выходки Шолковского Витя наградил Лелю письмом на двенадцати страницах, в котором он решительно заявлял, что никаких, требуемых Шолковским документов, ему не будет выдано. Вооружившись десятым томом и уставом гражданского суда, Витя разъяснил последствия обхода законов в вопросе о замаскированных купчих. «Мы Шолковского не обидим никогда, он этого и не боится, а только ему надо документы, чтобы нас держать в руках. Он вполне гарантирован нашим январским договором, который, в то же время, не может служить основанием для признания его замаскированным документом, так как в нем говорится о праве ликвидации, на что поляки имеют право». Конечно обещаний, данных при Леле у Добровольского, Шолковский не сдержал, не представил своих счетов, не пожелал расписаться в нашей домашней книге, сколько он внес в дело до первого октября 1911 года, не исполнил своего обязательства заплатить Гринкевичу пять тысяч, не приехал к нам, несмотря на упорные вызовы из-за продажи леса, наконец, без нашего уполномочия завел разговоры об обмене имения на гостиницы и заводы в Бобруйске. Витя перечислял Леле все причины досадовать на Шолковского и после купчей.

После нашего отъезда из Петербурга мы получили несколько писем от Лели, видимо, неспокойного за исход дела нашего с Шолковским. Привожу здесь выдержки из ответных писем Лели за октябрь: