История с географией

И мы все выехали вместе с поездом в двенадцать часов дня. Доехав до Здолбунова, Витя повернул на Киев с письмом Дерюжинского в Дворянский банк хлопотать о разрешении продавать эти два пятилетия леса без погашения, что составило бы для нас экономию в десять тысяч. Мы же с Дерюжинским поехали дальше. Радостно было и то, что Николай Федорович сердечно шел нам навстречу во всех препятствиях, что он искренне был рад такому блестящему окончанию продажи Сарн. Радостно также было сообщить Тетушке, как благополучно все закончилось и только жуткой казалась ожидаемая встреча с Шолковским. Витя с большой тревогой ожидал эту встречу со мной без него. Дерюжинский предложил даже вызвать его третейским судьей в случае столкновения. Мне же казалось, что победителя не судят. Три тысячи от него так и не дождались! Он заставил бы нас всех проживаться в Луцке, не думая, что нам дорог каждый день. «Не доставало после пятнадцати телеграмм наших в октябре еще бояться его», – ворчала я и готовилась к этой встрече во всеоружии хладнокровия и сознанья своей правоты.

Мы думали, что, проезжая в этот день в Луцк мимо Сарн, Шолковский хоть потрудится спросить на станции, где мы находимся, чтобы не делать напрасной поездки в Луцк, но он проспал Сарны и приехал в Луцк в семь часов вечера. Узнав об общем отъезде, в ночь же выехал обратно и прибыл в восемь часов утра в Сарны, одновременно с Оленькой из Владикавказа. Встречавший их гипнотизер сумел так уговорить Шолковского, что несмотря на довольно обидный сюрприз никого не застать в Луцке, он вышел из этого неловкого положения очень корректно. Купцы, о которых он телеграфировал «дают гораздо больше», был все тот же Гойсинович, который так подвел уже нас весной, и теперь он только на ветер, на словах обещал дать двумя тысячами более того, что бы дали другие купцы! Узнав об этом, Кулицкий хохотал до слез и этим окончательно окатил Шолковского холодной водой. При встрече с Шолковским, которого я ожидала не без внутреннего волнения (ожидая упреки, сцену), он с первых же слов совершенно неожиданно заявил: «Воля ваша – закон для меня. Я боюсь одного: упреков ваших за Сарны, а раз вы довольны, и я счастлив». Такого оборота никто не ожидал! Всех менее Витя, который к вечеру следующего дня уже приехал из Киева, подав нужные прошения. Встреча их была самая дружественная. Конечно, обо всем этом был извещен Леля, и сохранилось его ответное письмо от 30 октября:

«Очень благодарю за телеграмму. Впечатление получил от нее чрезвычайно радостное. И ночью мне снилась ты, окруженная покупателями, (но не евреями, а нашими губаревскими и новосильскими). Как хорошо, что вы значительно уменьшите свой долг Дерюжинскому. Еще придумайте одну продажу, и вы будете свободны, свободны в распоряжении. Как бы хотелось узнать, что вы развяжетесь с Шолковским или, по крайней мере, предвидите возможность это сделать. Пожалуйста, пиши мне о дальнейшем; вручены ли деньги вам (Рапопортом) и передано ли уже сорок пять тысяч Шолковским? У нас все по-прежнему. У Шунечки несомненный коклюш. Держимся только мы с Олечкой».

Начало сезона оказалось для Лели очень трудным, деточки схватили коклюш, а за ними и Шунечка. Мы с Оленькой упорно звали Наташу в Сарны, т. к. перемена воздуха считается единственным и радикальным средством в этой болезни, но Шунечка решительно отказывалась, хотя коклюш был тем мучительнее, что осложнялся зобом. Мне помнится, что как тогда в Щаврах во время скарлатины в Губаревке, и теперь мне стало очень грустно от этого отказа. Мне казалось, что нам теперь слишком хорошо, и хотелось всячески прийти на помощь Леле и его семье, Леле, который всегда так безропотно нес свою далеко не легкую жизнь, никогда не позволял себе отдыха!

Да, нам теперь в Сарнах было так хорошо! Дни стояли теплые и солнечные, в начале ноября всегда столь темные и жуткие на севере. Иногда мы даже сидели в саду, в цветнике перед балконом, где еще доцветали астры и хризантемы. Оленька была в восторге. Мы и гуляли с ней, и катались, знакомясь с Сарнами. Кроме наших щавровских лошадей, у нас стояли две заводские матки с жеребятами Кропотовой, приславшей их из Саратова на корма, благо сена была у нас уйма, не покупать. С той же целью и Шолковский прислал на отдых своих лошадей из Бобруйска, так что конюшня наша была полна, и Шолковский сопровождал нас верхом на своей Бази, кровной английской кобыле, причем ездил настоящим спортсменом.