История с географией

Однако, несмотря на все эти инсинуации со стороны родни моего мужа, ничего не интересовало меня в этом мире, кроме того, что связывало с Виктором. Я находила жестокое утешение в общении с его родней, с которой до того момента редко виделась. И если мне казалось, что Елена была похожа на Витю своей красотой и живостью, то его младшая сестра Ариадна напоминала чертами лица, мягкостью и хорошим характером, который привлекал к ней, а также красивыми карими глазами, как у газели. Она вела затворническую жизнь с отцом в Петергофе, оплакивая свою мать. Золовка совсем иначе, чем Елена, относилась ко мне, и ее дача, которую я раньше никогда не ценила особо, теперь казалась мне самой красивой в мире. Я часто ездила туда, поскольку милая тропинка, ведущая через красивый английский парк, покрытый инеем, вела от дачи на холм на берегу моря, где рядом покоились мать и сын.

Дача стала мне дорога, родня Вити, с которой я была мало знакома, тоже стали мне дороги, особенно Ариадна и ее отец, адмирал Анатолий Андреевич, такой спокойный всегда и рассудительный. Остальных членов семьи разбросало по свету. Анатолий, морской военный, были с женой в Ревеле, Андрей, тоже моряк, женился на англичанке и жил в Шанхае, Дмитрий, полковник, был контужен и уехал с женой и шестью детьми служить на персидскую границу, почти в рай. Елена уехала в Киев, ее сын Глеб вернулся на военную службу в Крым. Кроме свекра и Ариадны, в Петербурге из родственников Вити остались только Дима с матерью и тетей Ивой.

Алина волновалась за судьбу сына, так как через год он заканчивал кадетский корпус. Я изо всех сил утешала ее и обещала участвовать во всех расходах. Дима был там, так как я хотела видеть его и узнать лучше. Но эти визиты мало помогали мне узнать его характер, мысли, так как Алина все время говорила о своем расшатавшемся здоровье, финансовой нужде, а страсть Ивы к кошкам была так сильна, что она подбирала их на улице, кормила и говорила только о том, какие они очаровательные. Но я считала, что этого было слишком мало. Я хотела приподнять завесу, которая скрывала прошлое. Все, что могло поведать о ранней юности Вити, приносило мне радость. А еще я хотела знать о происхождении его семьи. Я запоминала и записывала все, что мне рассказывала тетя Полина о родственниках Виктора со стороны матери, которой она очень дорожила. Они были сербы из рода Рачкович и происходили от прекрасной венецианки Корнелии-Пепиты, дочери последнего венецианского дожа Фоскари, которую вырастил Рачкович из Катарро, а потом Ромео привез девушку в Одессу. Но родня со стороны отца Вити оставалась неизвестной. Госпожа Кехли не беспокоилась по этому поводу. Тогда мой брат, опережая мои желания, дал мне редкий экземпляр генеалогии Вольф на польском. Я не знала этого языка и по настоятельной просьбе брата взяла словарь и принялась за перевод той части, которая касалась нашего достопочтенного князя Рюрика, к которому имели отношение предки Вити.

Этот перевод с иностранного языка, который меня заставил изучить брат, был первым шагом к борьбе с моей скорбью. «В память о Викторе, который был наполовину поляк», – говорила мой брат. Он счел перевод, по сути, очень длинным, хорошо выполненным и всячески побуждал меня продолжить мои занятия, обращая внимание на различные исторические и генеалогические трактаты, которые имели отношение к вопросу, ставшему единственным моим интересом, а именно Рюрик и все ветви, относящиеся к нему. Для меня это было отвлекающим средством, и вечера, которые мы проводили вдвоем с братом в его рабочем кабинете, казались мне такими сладкими после горечи слез. Но можно ли забыться, погрузившись в далекое прошлое, когда настоящее грохочет за окном?

Наступили дни смуты, великой смуты. К счастью, мы были все вместе, под защитой моего брата и Академии, которая, как Ноев ковчег, качалась по волнам, и его выбрасывало то к Азорским островам, то, как Атлантиду, уносило в пучину.

Но наступило лето, и пришла пора расставаться, так как меня охватывало отчаяние, как только я начинала думать о нашем родовом поместье, где я проводила прошлое лето, а мой муж тем временем лежал одинокий и больной в комнатушке Фомича. Если бы я приехала, как хотела, после двухнедельных каникул. Если бы я приехала, как только получила известия о болезни Макара. Если бы! О, если бы! Мучительные угрызения и бесконечные «если бы» не давали мне ни покоя, ни отдыха. И теперь я только хотела вернуться в комнатушку Фомича в имение и остаться одной навсегда.