История с географией

Едва закончились две недели, как я уже была готова ехать, но мужа вызвали на фронт по делам Татьянинского комитета[319]. На него были возложены обязанности по ревизии, и мне пришлось отложить отъезд и ждать его возвращения. Да и брат умолял меня еще побыть у них.

Витя задержался на фронте. Потом он заехал в Глубокое, где обнаружилось, что Макар тяжело заболел дизентерией. Я умоляла позволить мне приехать в Глубокое, поскольку боялась, как бы Витя не заразился. Но телеграмма приостановила мой отъезд. Муж отправил мне документы для сопровождения двух вагонов для перевозки лошадей и людей, прибывших из Глубокого в сентябре прошлого года. И мне вновь пришлось отложить отъезд. Витя по-прежнему был в Глубоком. Но поскольку от меня скрывали его болезнь, то только много позже я узнала о ней. С ним случился сердечный приступ, и он был вынужден лежать в постели. Витя жил в комнате по соседству с Макаром и был на волоске от смерти.

Наконец, после бесконечного волнения, которое я испытывала и сердцем чувствовала, что он скрывал свою болезнь, ничего не говоря в телеграммах, я смогла привезти лошадей и людей, которые пробыли целый год у моего брата. И вот стоило мне выехать, как и он отправился в Петербург.

Август был в разгаре…

У меня нет ни сил, ни смелости рассказывать здесь о том горе, которое постигло меня в Петербурге. Скажу лишь пару слов. По всей видимости, Витя подхватил дизентерию, охватившую всю армию. Он заболел в дороге, и третьего сентября покинул нас всех навсегда.

Иматра! Какие незабываемые воспоминания связывают меня с Иматрой. Муж вернулся из Глубокого накануне моего приезда. Он не хотел оставаться один в Академии, поскольку семья еще не вернулась. Он положил багаж и уехал в Выборг, где ему рекомендовали хороший обувной магазин. На вокзале в Выборге он выпил стакан молока, ставший для него смертельным. Врач не смог его поселить в Выборге, так как город был занят войсками четвертой армии, и посоветовал ему доехать до Иматры и остановиться в маленькой гостинице напротив вокзала.

Нет, я не могу и не хочу описывать те дни и ночи, которые я провела с умирающим мужем. Я ни с кем не хочу делиться незабвенной печалью, которая до сих пор неотступно следует за мной, сжимая мне сердце. Но поскольку я посвятила эту рукопись Диме, я не могу упустить нюансы, которые касаются мальчика. Мы давно не виделись. Я знала только, что он продолжал учебу в корпусе и жил с матерью и что каждое лето он проводил в Подольске у тети Терезы.

Чувствуя приближение своей кончины, муж попросил привезти сына. Приехали его сестры Елена и Ариадна, приехал мой брат. Но Дима не смог приехать, сославшись на больное горло. Виктор был очень огорчен. Он умер в полном сознании и, как он говорил, полностью смирившись с мыслью о смерти: мать позвала.

Накануне смерти он долго говорил со мной, давая мне указания, которые я слушала, стоя на коленях у его кровати, напрасно стараясь скрыть слезы. Я не смогу описать, какое это было мучение. Он снова сказал мне о чувстве благодарности, которое испытывал к моему брату Алексею, отдавшему все, что имел, для нашего спасения. Я успокаивала Витю, поскольку Леля нисколько не волновался за свой небольшой капитал, вложенный в Глубокое, и который, к тому же, приносил ему твердые шесть процентов. Вите было очень плохо, он слабел, и у него совсем не было сил говорить. Предполагая, что он переживал за судьбу сына, я обещала позаботиться о нем и о его матери.

– Я даже не знаю, – перебил меня Виктор, – не в этом дело.

И он сделал жест настолько безнадежный, что я не знала, что подумать. Он продолжил говорить возбужденным голосом, несмотря на слабость.

– Никогда не ставь себя в зависимость от него, заставляй учиться, сделай из него мужчину, который будет служить, работать, но не давай ему денег, никогда.

– Но твоя доля в Глубоком, – пыталась я протестовать.

– Если ты считаешь, что у меня еще что-то осталось в Глубоком, верни все своим племянницам. Верни им все в благодарность их отцу, который всегда был так добр ко мне.

Эти слова моего мужа немало удивили меня. Я говорила со своими родными позже о том, почему муж хотел лишить наследства своего сына. Может быть, думала я, потому что тот не приехал к нему в Иматру, когда он позвал его попрощаться в последний раз. Но это от того, что Дима, как и никто другой, не ожидал столь быстрого конца. Здоровье Вити, за исключением его сердечного приступа в Глубоком, на который никто не обратил внимания, было отменным.

На похоронах слезы текли рекой из глаз Димы, склонившегося над безжизненным телом отца. Они, несомненно, лучше всего говорили о его горе.