История с географией

Эта первая сделка при нас, так легко сладившаяся, вероятно, вызвала бы и продолжение в том же духе, но, помнится, 25 мая пришла телеграмма из Могилева от одного из тамошних друзей Вити: «Умер чериковский предводитель дворянства». Мы поняли, что значит открылась вакансия в Черикове, и Витю, значит, вызывают в Могилев. Мы давно решили не выбирать, а брать, что плывет в руки, всегда потом можно перевестись. Витя немедля выехал в Могилев. Вновь назначенный губернатор Пильц принял его очень любезно, но сказал, что уже намечен сенненский землевладелец Король, но так как в его канцелярии нашлось письмо Кнолля и прошение Вити, то он очень настойчиво посоветовал Вите ехать прямо в министерство выяснить вопрос. Витя выехал в Петербург.

Тем временем, забыв географию, я разыскала Чериков в своем «Спутнике» и, о ужас, это ужасный уездный город на реке Сож оказался в восьмидесяти семи верстах по шоссе на восток от Могилева! «Назад, назад!» – кричала я (как княгиня Тугоуховская у Грибоедова). И я звала Витю назад. Мы ужасались: тридцать верст от железной дороги город Сенно, сорок верст – Игумен. Помирились на 50 верстах – Слуцк, и съехали на девяносто верст в Чериков! «Чем дальше, тем хуже?» – писала я ему вслед в Петербург первого июня. Нет, с этим мириться было трудно. Вся наша «канитель» имела целью и Тете с Оленькой устроить уютный, постоянный свой дом на зиму. Быть может, в Черикове это и возможно, но это значило оторвать их от всего света, лишить друзей.

К счастью, все эти рассуждения остались про себя. Второго июня Витя сообщал мне, что доклад об обоих кандидатах будет у Столыпина на другой день, но Кнолль предупреждал его, что из представления Пильца видно, что он хочет, во что бы то ни стало, Короля, Витю же представляют только под давлением письма Кнолля, написанного в декабре, которое по настоянию Вити с трудом разыскали в его канцелярии. Он же Витю совсем не знает. Ясно, что после такого представления нечего было и надеяться. Но к чему было обнадеживать, подбивать Витю ехать хлопотать в Петербург? Иметь дело с таким губернатором показалось неинтересным. По крайней мере Эрдели был всегда благороден, и его неизменно ровное, справедливое отношение нельзя было не ценить, в особенности на фоне минских интриг, которые могли бы всякого другого губернатора сбить с толку. Витя также рассудил, что если ему и перебивать Короля, то Плец уходит к Новому Году, и тогда Король получит Сенно, а мы застрянем уже надолго за девяносто верст от железной дороги и в сутках езды от Щавров! И Витя меня же уговаривал потерпеть еще в Минске!

Вырвавшись из «Гарни», я теперь уж и не так нетерпеливо относилась к Минску, только бы разыскать квартиру в длинненьком, низеньком домике со двором и садом. Таких много в Минске. Меблировать можно щавровской рухлядью, да еще перевезти наших лошадей с Павлом, кур, кошек, собак, словом зажить очень уютно. Под таким углом все изменялось, и тогда как будут довольны мои без ужасной лестницы «Гарни», грохота по Захарьевской мостовой, с звонками конок, которых я решительно не переносила (не звонков, а конок, лошадиной тягой, особенно при подъемах в гору). Когда Витя вернулся в самую Троицу, шестого июня, в сильную грозу, под благодатным, теплым дождем, он встретил меня очень довольный, что и Чериков, четвертый престол, миновал нас. «Уж останемся в Минске, пока с Щаврами не кончили», – просила я его, а ему самому хотелось остаться в Минске, потому что там было у нас много друзей и нам жилось там хорошо. Теперь впечатление щавровского удара в прошлом ноябре сгладилось и чувствовалось еще много сил, чтобы жить и бороться, не замечая даже булавочных уколов и жала ос.

В отсутствие Вити у меня гостила Урванцева, сбежавшая из опустевшего «Гарни» от тоски, а также от ремонта гостиницы. Она, конечно, шутила с Берновичем, которого я просила быть с ней возможно галантнее. Это не помешало ей по обыкновению «отцапать» его. Тогда он вспыхнул и объяснил ей, что он не комиссионер, а сын родовитого слуцкого помещика, рассказал ей все свое прошлое, как он, выделенный отцом, потерял свое стотысячное состояние, а теперь работает, чтобы восстановить свою честь. Все это окончательно покорило Урванцеву.