Освещённая ярким, слепящим солнцем весенняя улица казалась бесконечной. Идти было уже невмоготу, поэтому они сели на лавочку у какого-то подъезда – передохнуть. Лину не терпелось поскорее отправиться дальше, Пятый же с трудом находил в себе силы как-то переставлять ноги. Солнце слепило, глаза, привыкшие к темноте, быстро устали от света.
– Слушай, Лин, – позвал Пятый, – ты уверен, что нам надо куда-то ехать? По-моему, и тут неплохо…
– Уверен, конечно, – пожал плечами Лин. – Вот оставаться – страшно.
Лин поглядел на друга и хмыкнул, внутренне признавая, что Пятый, может быть, и прав. Пятому на самом деле было тяжело идти, он всё ещё толком не оправился от обострения. Бледный, на скулах – нехороший туберкулезный румянец, лицо покрылось испариной… Дышит тяжело…
– Устал? – сочувственно спросил Лин. Пятый кивнул. – Я понимаю, что трудно, но надо отсюда уходить. Опасно. Я же не за себя боюсь.
– Лин, район большой, и вероятность того, что нас найдут… – начал было Пятый, но Лин его прервал:
– Эта вероятность существует, и не спорь со мной! Попробуем добраться до северной части города, может, там будет поспокойней. Ты сам говорил, что видел из окна, как они проезжали!…
– Мало ли что я видел, – отмахнулся Пятый. – Вполне достаточно просто переменить дом.
– Нет, мой дорогой. Недостаточно. Ты отдохнул?
– Немного, – Пятый тяжело поднялся.
– Да сядь ты, чего вскочил! На вот, съешь свой викасол, чтобы ненароком опять не началось. Давай ещё посидим, на тебе лица нет.
– Ты не прав, Лин. Лицо есть. Вопрос – какое?…
– Ща, проверим, – Лин начал озираться вокруг. – А!… Вот!… Эй, девочка, постой!… Да, ты. Скажи – этот дядя сильно страшный? Ну беги, беги…
– Да, дети бояться, – подытожил Пятый.
– А ты чего хотел? – удивился Лин. – Конечно, бояться. Да я и сам, понимаешь ли… так, гляну иногда… и сразу – мороз по коже…
– Спасибо, утешил, – хмыкнул Пятый. – Добрый ты, Лин… временами…
– Я хороший, – Лин прищурился на солнце, улыбнулся. – Особенно когда сытый. И когда тепло. И когда деньги есть. И не болит ничего. Вот как сейчас.
– Хороший, хороший, – покивал Пятый согласно. – Ну что, пошли дальше? Хотелось бы до темноты найти какое-нибудь место…
– Это мысль. Найти место, чтобы там было всё – и еда, и вода, и тепло… – Лин мечтательно поднял глаза. – Такое место называется “подвал”. Или “чердак”. Слушай, ты не находишь, что мы стали мыслить в какой-то подвально-чердачной области?
– Нахожу, – ответил Пятый. Он сунул в рот таблетку викасола, потом, подумав, прибавил к ней ещё таблетку ампицилина и стал медленно жевать – запить было нечем.
– Горькие? – с интересом спросил Лин.
– А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Пятый.
– Я – никак, ты же попробовать не дашь. Сам всё сожрешь, с другом тебе поделиться конечно не захочется. Поэтому я и спросил – горькие?
– Горькие, – ответил Пятый. – Очень. Но всё же лучше их съесть, чем потом харкать кровью. Они полезные.
– Всё равно – гадость, – поморщился Лин. – И как ты их…
– Просто, – Пятый с трудом проглотил, закашлялся. Лин примерился было похлопать его по спине, но Пятый показал ему кулак – отстань, мол. Лин пожал плечами, отвернулся. Через минуту Пятый справился с кашлем, откинулся на спинку скамейки и закрыл глаза. Дыхание всё никак не хотело выравниваться, но Пятый знал – надо просто посидеть минуты три неподвижно, ничего не говоря – и пройдёт. Так бывало и раньше. Лин это тоже знал, поэтому стал просто смотреть по сторонам – не хотел мешать.
Это была не их весна, и они оба это превосходно понимали. Чужая весна заполнила собой этот город, а они… они были частью той долгой и скучной зимы, которая покидала сейчас Москву почти что навечно. Это очень долго – весна, лето и осень. Пятый, почувствовав себя лучше, прикрыл глаза и с облегчением глубоко вздохнул. Пусть. Ну и что, что они – часть зимы. Воздухом им никто дышать не запретит. И с предприятия они смылись. И сейчас поедут куда-нибудь, отдохнут, наберутся сил – а тогда, глядишь, можно будет, пусть и несмело, но всё же подумать о лете. А может, получится сбежать месяца через три и впустить себя в лето… или наоборот, впустить в себя лето. Неважно. Живы. А это – так много. Жизнь – она гораздо больше, чем эта вечная весна…
– Пойдём, Лин, – позвал Пятый, поднимаясь. – Время…
– Пойдём, – согласился Лин. – Тебе полегчало хоть немного?
– Почему – немного? Мне хорошо. Правда, мне почему-то совсем хорошо становится, если идти никуда не требуется, но это уже частности.
– Ага, частности!… Тебе хорошо, когда кто-то тебя кормит, поит, всё готовенькое приносит… Идём, надо успеть получше устроиться и купить хотя бы хлеба, а то еды у нас нет совсем. А я уже голодный, – признался Лин.
– Во, узнаю! Кто куда – а тебе бы только съесть что-нибудь…
…Хорошо идти сквозь весну. Пусть и чужую. И руки совсем не мерзнут…
Тупик
– Мне что – десять раз повторять одно и то же? – прищурился Андрей. – Ты глухой, что ли? Пошёл в зал!
– Не раньше, чем ты вызовешь врача, – ответил Пятый.
Они стояли у входа в “тим”, Пятый на пороге, Андрей – чуть поодаль.