История с Живаго. Лара для господина Пастернака

Лотьминский лагерь был комком живых людей, слипшихся страстей, тоски, безвыходности.

Но об этом она узнала позже. А пока начальник зоны взглядом выцепил ее из толпы новоприбывших женщин, обратился к начальнику конвоя.

– А вы кто? – указал на нее начальник.

– Ивинская Ольга Всеволодовна, – ответил за нее начальник конвоя.

– Ее дело при тебе?

Он получил в руки скоросшиватель, раскрыл и стал листать страницы, одну за другой…

А тем временем государственных преступниц погнали в баню.

Баня после темных и тесных вагонов показалась просторной и светлой, несмотря на густой пар и множество скользко-блестящих тел. Ольга привезла с собой кусок мыла, но он тут же пропал. Некоторые женщины осматривали ее с нескрываемым любопытством, а одна из них, хрупкая и, как потом выяснилось, розовощекая, попросила Ольгу намылить и потереть ей спину.

В предбаннике Ольга впервые за долгие месяцы улыбнулась. Тут, как и повсюду в стране, по учреждениям да углам, висел порядком выцветший фотопортрет Генералиссимуса. Спокойно и величаво вождь глядел на голую стайку своих подданных.

Одна из них, большая и толстоногая, расслабившись от горячего пара, вдруг топнула, шлепнула себя по бокам и запела:

Как, девчата, я б хотела
Встретить нашего вождя!
За его святое дело…

Далее пошли уже строчки неприличные. Кто-то пустился в пляс… Но тут вошел начальник зоны, брезгливо всех осмотрел и крикнул:

– В КВЧ! На лекцию!

Выйдя на улицу, Ольга увидела странную процессию, приближающуюся к бане: неопределенного возраста женщины в серых, льняных одеждах несли на руках женщину, закутанную в белое.

– Это наши монашенки. Это они свою Богородицу купать несут, – полушепотом произнесла одна из лагерниц.

– А что же, она не ходит?

– Так надо.

Пришла лагерная ночь, первая из полутора тысяч. Позже всех легли монашенки, долго молившиеся у изголовья своей Богородицы. Стало тихо. Послышался шум в соседнем бараке, но и он скоро угас.

Ольге показалось, что все спят. Настал час собраться с мыслями, понять, что же с ней произошло, подытожить, настроиться, сообразить, на что надеяться в будущем, рассчитывать ли вообще на что-то. Она лежала на спине и с открытыми глазами, как вдруг к ней с верхних нар свесилось лицо хрупкой розовощекой.

– Залазь ко мне? – резво предложила та.

– Зачем? – грубо ответила Ольга.

– Ну, тогда я к тебе спущусь!

– Отстань.

– Ладно. Не хочешь ко мне, достанешься начальству.

Пришло и первое лагерное утро. Серый барак, сонные лагерницы со свинцовыми глазами, мутные небеса в заклеенном на зиму окошке.

Какие-то стенгазеты и объявления, написанные лиловыми чернилами, построение перед бараками, растасовка по нарядам… Все это почему-то напомнило Ольге вольную жизнь и не показалось таким уж страшным.

Ее назначили в бригаду могильщиков. Сначала приходилось из дощатого сарая везти к кладбищенской зоне окоченевшие трупы, а потом, дружно взявшись за ломы, выдалбливать из мерзлой земли ямы для покойников.

Физический труд был Ольге непривычен, тем более такой – мужской. В начале дня она торопилась, старалась выказать свою стойкость, а часа через три потеряла сознание. Хрупкая розовощекая подсуетилась и быстро оживила Ольгу вонью из какой-то черной бутылочки.

– Давай, работай, у нас не принято валяться.

Когда рабочие часы истекли, Ольга с трудом держалась на ногах. Когда на следующее утро ее назначили в тот же наряд, и все началось сначала, сил у нее уже не оставалось.

Тем не менее, она поднимала тяжкий лом и с ненавистью опускала на землю. Так и пошло…

Не хоронили, а закапывали в землю, а если еще точнее – засыпали комьями «мерзляшек».

Только раз пришли украинки, помогли выкопать яму поглубже да помолились сообща над могилой, прочитали какие-то украинские стихи.

– Это наша знаменитая поэтесса, – объявила одна из них.

Когда уже настала зима, и мертвых решили оставить до весны замерзшими, хоронить перестали.

А начальник после очередного наряда, постучав в окошко своего домика, подозвал розовощекую к себе.

– Ну, как там наша Золушка?

– Белоручка. Тянет, конечно, лямку, но кое-как, так, чтобы не замараться.

– А в бараке?

– Все романы рассказывает. Про трех мушкетеров. Сейчас, вот, про какого-то старика, который в молодую влюбился и продал черту душу.

– … чтоб не замараться, говоришь?

Следующий наряд выдали на картофельный склад. От резкого запаха гнилых овощей Ольгу тут же вырвало. Сидящая на лавочке лагерница Карсавина взяла ее за плечи и стала успокаивать:

– Привыкнешь. Я в первый раз сюда вошла – лишилась чувств, а сейчас притерпелась, и мне здесь хорошо. И потом, знаешь, что я обнаружила? Некоторые места в гнилом картофеле пахнут совсем как знаменитые марки парижских духов. Вот, понюхай… Это очень близко к духам «Коти». А вот эта куча напоминает мне «Ноктюрн».

– Вы были в Париже?