История с Живаго. Лара для господина Пастернака

– Где мы с семьей только не были! Но, знаешь, в конце концов ведь и такая жизнь – Божий дар, и не надо ее слишком ругать. Мне кажется, ты сама это понимаешь. Ты это хорошо придумала с рассказами из Дюма. Если вспомнишь для них еще «Десять лет спустя» и «Двадцать лет спустя», то и сроку подойдет конец. Сколько у тебя?

– Пять лет.

– Ба, это детский! Давай знакомиться: Ирина Карсавина. Может быть, ты слышала о моем отце, философе?

– Нет.

– Ну, ничего. Я тебе о нем расскажу.

– А я вам расскажу о Пастернаке.

– Да, есть такой поэт. Я, правда, мало знакома с его поэзией. Ты его любишь?

– Да… Не знаю… Ну, это такой узел…

– Так, значит, это его письма каждую неделю забрасывают в нужник?

Давно настала зима, пришли морозы. Дни сократились, и в четыре уже темнело. Вдруг поднимался ветер, земля устилалась белой пеленою, словно белым саваном, и было трудно, просто невозможно вообразить, что где-то на земле может быть иначе. В одну из таких нескончаемых ночей Ольгу вдруг разбудил стук в окно.

Она была уже опытной лагерницей, и если не весь лагерь, то, по крайней мере, свой барак осознавала, как квартиру, в которой проживает, поэтому уверенно покинула нары, подошла к окну и прижалась лицом к холодному стеклу.

За окном не было ни тропы, ни ограждений, ни вышек. С неба, оборот за оборотом, бесконечными мотками падала на землю белая ткань, обвивая ее погребальными пеленами. Вьюга была одна на свете, ничто с ней не соперничало.

И тут женщину охватило желание что-то предпринять.

Она поспешно оделась в теплое, замоталась в шали и, совсем не заботясь о том, заметил ли кто ее внезапное пробуждение, выскользнула в эту вселенскую круговерть.

Пошла наугад. Вскоре показался огонек в окошке конторы начальника зоны.

Начальник, все знали, по ночам глушил. Эта ночь не была исключением. На конторке искрилась наполовину отпитая бутыль и благоухала засека из украинских посылок. Начальник не удивился приходу Ольги, словно так и должно было быть. Но и особой радости не возникло, скорее, смущение.

Достал второй стакан, подул в него, наполнил…

– Здравствуй, Золушка, хорошо, что пришла. А то я вот тут один с гитарой маюсь, песни сочиняю, ничего не выходит. Ты, говорят, красивые всякие истории рассказываешь, может, сочинишь какой-нибудь жестокий романс – я на гитару переложу, будут ее петь по всем лагерям, и люди когда-нибудь меня добрым словом вспомянут. И тебя.

– Ну, вас и так хорошим словом вспоминают.

– Тоже верно. Вот еще одну песню написал. Про ночь, как эта.

Он запел, и слова, раздавшиеся в этой затерянной в круговерти вселенской вьюги избушке, произвели на Ольгу впечатление раздавшегося рядом выстрела.

Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.

Ольга закрыла глаза и вспомнила, как они с Борисом Леонидовичем в рождественскую метель блуждали среди сугробов в лунном, снежном бездорожье, потерявшиеся на пути к пианистке Марии Юдиной, и как они увидели среди домов мигающий огонь канделябра в виде свечи. Это оказалось окно, где их ждали. Там родилось это стихотворение.

– Слова-то откуда достали?

– Да так, в одной книжке нашел.

На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.

– Но ведь этих стихов нет ни в одной книге! – настаивала Ольга.

– Ты-то откуда знаешь?

– Знаю. Мне их сам автор читал. Это стихи из книги, которая еще и не написана, не то что напечатана.

– Да брось врать! Это твоей матери стихи. Я же всю почту обязан перечитывать и видел. Там всякие приветствия, потом эти стихи и подпись: «Твоя мама». Ну, я стихи себе переписал. Ложатся на музыку.

– Но я же не получила ни одного письма: ни от мамы, ни от кого!

– Ну, это ваши лагерные дела. Я все, как полагается, передал в зону. И не забывай, мы два очень маленьких винтика… правда, каждый в своем механизме.

– Много было писем? – уставившись в стену, спросила она.

– А вообще-то, зачем ты ко мне сюда ночью пришла?

– Не знаю, – тихо произнесла Ольга.

– Врешь. Знаю, чтобы переписку наладить, да наряд полегче! Продаваться пришла, тварь! А я как на вас насмотрюсь в бане, так во..! Пошла вон!

Странный человек – смесь хрестоматийной меланхолии с порывами необузданного бешенства. Но впоследствии Ольге попадались и похуже.

Орал он страшно, но порядок-таки навел, только вот чем для Ольги это обернулось. Во время одного из утренних разводов, дня через три, та самая, хрупкая розовощекая, вдруг выскочила из строя и бросилась к Ольге… Она размахивала рукой с зажатым в горсти комком бумажек…

– Ах ты стукачка! На меня куму донесла, трахалась с ним и донесла! Мария Магдалина лагерная! Вот твои скрещенья ног, получай!

Она швырнула бумажный комок в яму, куда сливалось содержимое параш.

Ольга с удивлением глядела на осатаневшую лагерницу и никак не могла понять: за что, почему?