Я как-то очень насторожилась. Я не ожидала от нее такого приема. Я к ней со всем почтением, потому что жена Пастернака и жена Нейгауза. Борис Леонидович мне о ней немного рассказывал, когда говорил о своей жизни, о первой жене и сыне, и о второй.
И как-то меня такой прием задел. Ну, подумайте – пришли к моему мужу, а я так встречу!
– Я просто так, но он меня пригласил, – ответила я.
– Он забыл, он у Чуковских.
Ну, никогда я бы так не сказала, никогда в такое дурацкое положение не поставила бы людей. Я бы сказала: «Пожалуйста, проходите, что-то он задерживается, но сейчас придет, не хотите ли кофейку-чайку, присаживайтесь», вот как я бы встретила человека, который пришел к моему мужу. По делу или так – не имеет значения.
Ну, я повернулась, сказала: «Всего хорошего» и пошла, и по дороге я встретила Бориса Леонидовича, как раз они с Корнеем Ивановичем и Лидией Корнеевной подходили к даче. Я говорю: «Была у вас», он так посмеялся, и говорит: «Давайте договоримся, я буду вам звонить, когда я один на даче». И с тех пор мы так встречались. Я работала, не всегда могла прийти, но когда могла, и он звонил, то я приходила. И в Москве мы тоже виделись, конечно.
Я жила уже не в общежитии, я вышла замуж. Муж, Николай Яковлевич, был литератор, он жил в писательском доме в Нащокинском переулке. Там жил Нагибин, и Мандельштамы когда-то. В квартире жила и его первая жена с новым мужем, полковником КГБ или МГБ, или НКВД еще. Я поселилась в его комнате, у нас был телефон – Г-6-56-54 – помню номер. И Борис Леонидович туда звонил. А кто-то потом звонил и спрашивал Пастернака. Николай Яковлевич отвечал: «Он у нас не живет, но будем рады, если переберется».
Как-то мне кто-то, желая уесть, сказал, что я была на побегушках у Пастернака. А я сказала, что я с раннего детства на побегушках. Кому-то письма бросала, кому-то что-то в ларьке покупала, это все – побегушки. И Пастернак, вот мы шли с ним в банк, он снимал там деньги потихоньку от Зинаиды Николаевны, и эти деньги я отправляла либо Цветаевой Анастасии в ссылку, либо Шаламову в лагерь, книжки посылала, рукописи его везла к Дурылину Сергею Николаевичу. Это такой известный еще до революции литературовед. Он жил в Болшеве. Борис Леонидович давал ему читать и роман, и другую прозу. Наброски романа уже были. Дурылин был почтенным человеком, с которым Борис Леонидович очень считался. Все это я не считаю для себя унизительным, не всякому поручат такие побегушки.
Ему со мной было просто. И главное, что он доверял мне. Вообще люди чувствовали ко мне доверие.
В одно прекрасное время получаю я от Бориса Леонидовича такой телефонный звонок: «Приезжайте, мне очень хочется и очень надо вас видеть. Можете вот тогда-то прийти?» Я прикинула, говорю: «Могу».
– Я буду ждать. Во сколько?
– В такое-то время.
Договорились
Я приехала – он стоял у калитки! Сколько времени он там стоял, не знаю, я пришла – он стоит. Я приехала на электричке вовремя. Поздоровались, и первые его слова были: «Люся, я полюбил».
Я прямо ахнула. Представила себе Зинаиду и говорю: «Борис Леонидович, что ж теперь будет с вашей жизнью?»
Вот такой у меня возник вопрос. Он сказал: «Да, да, да, я тоже понимаю… Но что такое жизнь?..»
Такой поступок Бориса Леонидовича меня даже шокировал. Мне казалось, что он все-таки выжидал какой-то момент, чтобы осмелиться перевести их отношения в другую плоскость, но…
И вот он позвонил Люсе. Значит, она стала одним из самых близких и доверенных ему людей. Это подтверждала и Ольга Всеволодовна, и ее это в какой-то степени даже пугало.
«Я поняла так: что такое жизнь, как не всякое стечение обстоятельств? Все возможно. А может быть: что жизнь, как не любовь? А может быть: кто скажет, что такое жизнь…
И он рассказал: «Знаете, она такая очаровательная, зовут ее Ольга, я хочу, чтоб вы с ней познакомились. Разрешите, я дам ей ваш телефон, она работает в «Новом мире».
Дал и мне ее телефон. Так мы познакомились с Люсей. Договорились и встретились. И она мне понравилась. Мы подружились.
Тут мне показалось странным, но тем не менее символичным, что Люся зовет свою подругу Ольгу так же… именно Люсей.
Она рассказала, что работает в «Новом мире» в отделе молодых поэтов. Там, кстати, все стали смеяться, когда Борис Леонидович начал к ней приходить, мол, вот еще один начинающий поэт. Рассказала она, что очень в него влюблена. Было это в 1946-47 годах.
Мы подружились, но вдруг она ко мне обратилась с очень странной просьбой: ты не могла бы ему сказать, что некоторое время будешь занята и не сможешь с ним встречаться.
Я спросила: «А, почему?»
– Ну, я не могу все время слушать, какая ты хорошая.
Вот так. Очевидно, все же была какая-то ревность? Я расстроилась, потому что мне очень нравилось с ним встречаться и разговаривать, но сказала, что на какое-то время вполне могу. Потом мы снова виделись, конечно.