История села Мотовилово. Дневник. Тетрадь 13

— Так что я от тебя не отстану! Куда ты, и я за тобой, — взволнованно проговорил Санька, в обнимку с Наташкой медленно подвигаясь к мазанке.

Осенью, выйдя замуж, перейдя из девичьего состояния в разряд баб, Наташке теперь блюсти и терять нечего. Выламывать из себя девственницу нет никакого смысла. Благо от замужества она стала сговорчива и податна на все любовные последствия, находясь в тесном любовном отношении с Санькой. Ей он давно душевно понравился. И на самом-то деле, какого еще ей подыскивать жениха-зазнобу, когда он у нее уже под руками. Холостяк, парень крепкий, здоровый, упитанный, заметно выгуленный, одевается прилично, пиджак в накидку, брюки на выпуск, хромовые ботинки, кепка набекрень, и носит эмблему культуры — галстук. В селе занимает почетную должность избача. В быту своем соблюдает гигиену, применяя косметические средства, кремы и мыло, чистит зубы, первый из села завел простыню на своей постели. Обличием своего лица неплох, симпатичный, завлекательный, в общем-то, кавалер-франт, жених — при всем! И это все притязательно влияло на любовный позыв Наташки. Ради любви, потехи и развлечения, и ради души и тела наслаждения, она всем своим существом тянулась к нему, с готовностью сожительствовать с ним. И ее мать была не против, не унимала Наташку и даже всячески восхваляя его перед Наташкой, восторгалась им с лелеющей надеждой, что авось он прилипнет к Наташке насовсем. И Наташка, вызнав Санькин характер, поняв, что он падкий на любовь также, как и она, влюбившись, вверилась в него до самозабвения в порывах любви. И, как говорит поэт: «младое тело требует любви и наслаждения…».

В мазанку за Наташкой воровски вошел и Санька.

— Дверь-то прикрой и запри на засов! — услышал Санька из темноты мазанки взволнованный Наташкин голос.

Дрожащими руками Санька прикрыл дверь, задвинул засов и в кромешной темноте, шаркая ногами, подкравшись не спросясь тюкнулся на кровать.

— Куда забрался! — шутливо проговорила она из темноты, шурша платьем.

— А скорпионов и фаланг случайно в матрасе-то нету? — намекая на клопов, неуместно вырвалось у Саньки.

После этих слов, Санька, как бы застыдившись этих никчемных слов со стыдливо вываленным языком уткнулся в подушку. Наташка, не поняв этих не слыханных для нее слов, занялась своим делом. Из темноты слышалось потрескивание, расстёгивание кнопок и застежек. Наташка, снимая с себя кофту и платье, стала обнажаться, оставшись в одной ночной рубашке. Они оба в этот момент млели в нетерпеньи, она изнывала, и ему было невтерпеж. И вот, она наконец-то взбралась тоже на постель. Не ждя ни минуты, Санька разъяренно вцепился в нее, в яростном порыве навалился всем телом. Губы их сомкнулись в трепещущем, взаимно сладостном поцелуе. — Сердце замирает! — горячо шептала она ему в ухо. Сладкая истома овладела ими.

Обоюдно натешившись, они оба измаялись, устали.

— Дорвался! — улыбаясь в темноту и все ещё бурно дыша и не унимая дрожь, проговорила Наташка. — Ты вон какой дуролом, все на мне искомкал, — от нечего говорить в таких случаях добавила она.

А Санька молчал. Пылко насытившись, он все еще от волнения дрожал всем телом. А она, воспользовавшись случаем, с ревностью стала расспрашивать его о том, как он будучи в Нижнем вёл себя на курсах, не завел ли там себе зазнобу.

— Потрафил ты мне, мой прелестный кавалер! — высказала свое впечатление за проведенную ночь, в нескольких тесных контактах с Санькой она.

— Эх ты милая моя красотка! — не остался в долгу в нежностях отозвался и Санька. После этих лестных и сладких для ее слов она растаяла.

— Глянь-ка, вроде светает, — испуганно проговорила Наташка, видя, как в щель стены запросился луч света — Ступай скорей! Он торопко оделся. До вечера распрощались в поцелуе.

Ершов и любовь. Пружинный матрас

Весеннее полыханье природы действует не только на молодежь, она буйно действует и на людей более старшего поколения. К примеру, Николаю Ершову в его годах четвертый десяток, а он не собирается уходить с бабьего фронту. И когда в шутку любопытствуя, спрашивали его мужики:

— И откуда, у тебя, Николай Сергеич, такая ярь берется, что тебя даже дыра после выпада сучка в доске забора задорит?

Он высокомерно и самодовольно отвечал:

— Это у меня с малолетства, и сейчас сам себя поддерживаю. Яиц сырых по целому десятку за раз выпиваю и овсяную кашу для ярости ем, вот откуда.

— А сколько у тебя в дому кур-то? — допрашивались мужики.