Вскоре явились поп с дьяконом, отслужили над Настасьей отходную. И она вскоре изошла. На улицах бабья впомесь с мужиками толпа долго не расходилась. Растревоженные печальным событием бабы, горестно перешёптывались, охали, вздыхали. Утирая слёзы, тянулись пальцами к носам, хлипко сморкались. А мужики гутарили своё – обсуждали, что-же, на самом деле послужило причиной смерти Настасьи: или её подучая болезнь и злосчастный кошачий черепок, или тут замешан злонамеренный человек, который убил Настасью.
– Нет, по-моему, она не сама убилась, а кто-то постарался её убить, причём не какой-то палкой или кирпичом! А рана-то на пулевую похожа! Я сам на фронте видывал пулевое попадание в лоб человека и Настасьина рана очень схожа с той! И Совсем не похожа на знаток от кошачьего черепка, – высказал своё мнение о причине смерти Настасьи, стоявший в толпе Фёдор Крестьянинов.
– А кто же убил её, кому она спонадобилась!? – вопросил Василий Савельев.
– А кто его знает кому она помешала. Жила одна, вроде, никому не мешала, –высказался Иван Федотов.
– Видимо кому-то это спонадобилось, – меланхолично заметил Яков.
Попы ушли. Настасья изошла. Видя, что около изошедшей Настасьи больше делать нечего, Анна Гуляева из удушливо-спёртой тесноты избы, вышла на улицу. Присоединившись к толпе, она без промедления включилась в разнобойный бабий разговор, высказывая своё впечатление о смерти и жизни Настасьи:
– Да хорошая была женщина, милостивая и ворожбой всем помогала. Царство ей небесное! Я только третьёводни, к ней с просьбой обращалась.
– С какой? – полюбопытствовала Дарья.
– Да у меня труба у избы больно дымит стала. Как только затоплю печь, так почти весь дым в избу валит, словно трубы-то нет. А вдоль трубы, у потолка, с чердака, вода в избу дуром прёт, прямо-таки беда и наказанье. Мне подумалось, уж не враг ли какой в трубу-то залез и дым-то не пущеет! Вот и пришлось мне по этому поводу третьеводни, к Настасьи за ворожбой обратиться. А она баит: чего-чего, а насчёт трубы я не в силах помочь, это грит дело печника, иди к печнику. Послала она меня.
– Ну и что же? – поинтересовалась Любовь Савельева.
– Пригласила я печника-то, он залез на крышу, заглянул в трубу-то и кричит мне: у тебя трубе-то гнездо галочье и сажи накопилось уйма! Подай, грит, кочергу. Я подала. Он вытащил из трубы большое поймо прутьев, величиной в семионову шапку, да сажу помелом пообмёл и труба моя дымить перестала, в избе ни дымка, глаза есть перестало, прямо красота! – нахваливала свою житуху Анна бабам.
– Ну, а как с Настасьей-то? Ты около её всё время была, как и что с ней произошло? – допытывались у Анны дотошные бабы.
– Что с ней, умерла Настасья и всё тут. А насчёт того, от чего, я и сама не пойму. О том, что сама она упала, я сумлеваюсь, – заключила она.
– Слушайте-ка бабы, по-моему она не сама. Я только-что от неё утрось вышла, деньги должок относила. Не дойдя до сараев послышался мне какой-то выстрел, – сообщила новость Марья Данилова. Настасью схоронили…
Рождество 1928. Лекторы и представления
Наступил 1928 год, прошло Рождество, наступили святки – весёлое, забавное и любовное время провождение молодёжи. В святошнической, разряженной келье Анны Гуляевой, на стене девки повесили приветственный лозунг: «Да здравствует первый день святок!». Придя в эту келью Санька Савельев с Гришкой Лобановым, прочитав эту вывеску, прибавил к ней: «А кто с ножом сюда придёт, тот от того же и погибнет!», что относилось к сельским хулиганам. По кельям села женихи артелями и в одиночку ходят с еснями и гармонями. У Яшки Дуранова, гармошка-тальянка со звонкими колокольчиками. Войдя в келью, замёрзшую на уличном морозе гармошку, Яшка подолгу, с зазнайством и напускной важность продувал. Некоторые из ребят-смельчаков, упрекая яшкины выламывания, говорили:
– А ты Яшк играй без валамываний, а то прозовут тебя Яшкой Ломаный!
– А я вовсе не выламываюсь, от мороза руки не маячут! – отвечал тот и начинал играть. Клавиши гармошки, под усиленным нажимом яшкиных пальцев, послушно громко хлопали, почти заглушая звуки самой гармошки. А Яшка, залихвацки скосив голову на бок, старательно, на своей тальянке, выводил «страданье», пленя девок музыкой. Особое место в игре уделялось звонким колокольчикам, они заглушая голоса ладов и басов, звонко гремели в ушах. В такт игры Яшка ещё притоптывал ногой, как-бы добавляя этим красоты и пленительности к музыке. Яшка, тайно исподтишка наблюдал за девками, присматривался к ним, стараясь выбрать себе в невесты самую красивую.
– Вот дитятка растёт! – переговариваясь судачили бабы – глядельщицы святок.