История села Мотовилово. Тетрадь 12

Дружеский ядовитый смешок от двери, где толпились бабы, дополз до передней лавки, где в красном углу сидели молодые. Девки, Наташкины подруги, познавательно досыта наглядевшись на молодых с шумом выпорхнули из избы на улицу овечьим табуном сгуртовались около угла избы, лущили семечки и грызли орехи, купленные на деньги, которыми их дарствуя, наделили женихи: товарищи и родня Яшки — за приданое невесты. За сундук, полный добра, за железную, на городской лад, койку, с пухлыми подушками и сатиновым одеялом из нарядных клинышков. Всё это добро, ещё вчера во время венчания в церкви молодых перед началом первого свадебного пира было погружено на сани и с весёлыми песнями и девичьим визгом, и трепыханием подушек переправлено в дом жениха. По улице вихрем с ухарской удалью пронеслась эта шумная нарядная процессия. Быстрая в беге, разнаряженная лентами, с колокольчиками под дугой, гнедая лошадь. Отдуваясь клубами белёсого пара, стрелой промчались загруженные до отказа сани: добром и взвизгивающими девками. Выбегающие из домов, любопытные бабы с завистью встречали и провожали глазами этот нарядный и шумный кортеж… Второй день свадьбы был не особенно весел для Яшки. Он во время пира в доме тестя и тёщи не бил традиционной тарелки; с первого же дня затаил непрощённую злобу на свою молодую жену. А под вечер этого дня Яшка напился до потери сознания, и ночь провалялся в безумном угаре. К концу свадьбы гости, не обращая внимания на разлад молодых, под сдруживающие изречения: «Стерпится, позабудется!», старались дело поправить изрядной выпивкой и песнями. Некоторые песни пели по нескольку раз, запевали, обрывали песни на половине, под чьё-нибудь безразличное высказывание:

— А вы бросьте петь-то, собаки долают!

Голоса от песен у некоторых старателей от перепоя стали хриплые и глухие. Под нахально-бесстыжие прибаутки, под пьяную кутерьму пришибленно-опозоренная Наташка сидела молча, её безразличный ко всему вид, говорил о том, что она болезненно переживает своё незавидное положение. Изредка слышалось:

— У нашего свата голова космата, сват космами потрясёт, нам по рюмке поднесёт!

Мать же её Авдотья, чтобы смягчить грусть Наташки, жеманно улыбаясь, перед свахой вела свой слащаво-приторный разговор, расхваливая достоинства своей ненаглядной доченьки:

— Уж я-то её растила, уже я-то её холила и нежила, как белую лебёдушку: «Спи отсыпайся, набирайся красоты и нежности для будущего муженька, на утеху! Дай бог тебе хорошенького жениха!»

И, закатив глаза под лоб, она пресмыкательски лебезила перед свахой:

— Вот бог и послал Наташеньке такого хорошего и знатного муженька, твоего сыночка Яшеньку!

А сваха, слушая и не слушая надоедливую заседающую в ушах Авдотьину речь, под гудок её сладких речей, выпила почти полный стакан самогонки, а остаток из стакана выплеснула на потолок,

— Вот как по нашему-то!

Не знай в похвалу, не знай со злонамерением, только торопко ползущие крупные самогоночные капли по потолочине внезапно остановились и с тупым звуком упали на Наташкину голову.

Масленица, Уход Наташки от Яшки

После свадьбы молодые мужики, делясь своими забавами со своими молодыми бабами и уже набившие от этого оскомину, как у присоединявшего к ихнему полку, иногда спрашивали Яшку:

— Ну как, наверное, уже надоело тебе валандаться-то с молодой-то бабой?

— Что вы, я только в азарт вошёл! — шутейно отговаривался Яшка от товарищей, боясь, как бы разговор не перешёл на щекотливую для него тему.

И он, Яшка, смирившись с позором, и свыкшись со своим нехолостяцким положением, целыми ночами наслаждаясь нежным Наташкиным телом, изнемогал, обильно обливаясь потом, с которым из него мало-помалу выходила злоба на Наташкино порочное прошлое. Пиявка досады болезненно сосала у него в груди, обида и зло притаились у него внутри, ждали развязки и мщения всё чаще и чаще. Не стыдясь перед матерью, Наташка показывала ей свою исщипанную грудь:

— Погляди-ка мам, он всю меня исщипал, терпения моего больше нет! — жаловалась Наташка матери на своего мужа Яшку. — Кабы знать дело, ни в жизнь не пошла бы за него! Видно, эта несчастная гармонь соблазнила меня и всю мою жизнь загубила! — неистовствовала перед матерью Наташка.

— А ты, Наташенька, не больно убивайся, авось он обдумается и всё дело обживётся, наладится, — успокаивала её мать, надеясь на смирение.