История села Мотовилово. Тетрадь 15. Колхоз

— Да не на кулорт, а на курорт! Эх деревня необтёсанная. Эх ты лапоть на левую ногу! — нелестными словами обозвал Федька Серёгу. — Об этом, как я туда попал длительно рассказывать, — уклончиво отговорился Федька перед парнями. — Ну, а если имеете интерес всё же расскажу. Работал я в Астрахани на заводе, простыл, заболел, попал в больницу, а там через знакомого врача и в Крым на курорт угодил, вот и всё.

На самом же деле дело было так. Федька у отца украл три десятирублёвые золотые монеты, и пыхнул в Астрахань, где проживал его двоюродный дядя. Вначале Федька проживался у дяди дармоедом, а потом дядя устроил его на работу в завод подручным слесарем. Проработав больше года, Федька простудился. Его положили в больницу с диагнозом панариций — гнойное воспаление пальцев. Лечащий врач, еврей, по основной специальности своей стоматолог, из двух золотых монет вставил Федьке протезный зуб в щербине (память Миньке Савельева) и две коронки по бокам. За Федькину неосведомлённость в вопросе цены золота, врач схлопотал ему путёвку на курорт Крыма. Вот оттуда-то и вновь появился Федька в своём родном селе франтом, ухарем и лоботрясом, пока ничего не делал, а только гулял, да на девок охотился…

Ванькина пашня. Николай Ершов плотник

После Троицы, мужики пахали землю под пар. Ваньку Савельева отец послал в поле допахать два загона, которые оставались недопаханными. Дни стояли солнечные по-летнему жаркие. Земля иссохлась, дождя не было давненько. В воздухе носились полчища слепней — по-деревенски «Гад». «Гад» нападал на скотников и стада, и пашущих лошадей, беспощадно и кровожадно жалил. Ванькиного Серого сильно одолевали налетевшие роем слепни и строка, безжалостно впиваясь в кожу. Он беспокойно и буйно топал ногами, сгонял с брюха впившихся паразитов, беспрестанно сильно хлестал хвостом, зубами сгрызал въевшихся слепней в передние ноги, а с недосягаемых мест, он судорожно вздрагивал всей кожей, и этим способом старался согнать с себя впившихся паразитов.

— Не последняя ли в одиночестве Ванькина пашня?

Николай Ершов, управившись с подъёмом пара меньше чем за неделю, в пору междуделья перед сенокосом, решил подзаработать денег, заняться плотником. Он влился в плотницкую артель и работал наравне с молодёжью. При ломке старых изб, взамен которых ставились новые, Николай, не доверяя молодым плотникам, сам вставал на передний «красный угол» и старательно и задорно шевырялся в чашках угла, осторожно поднимал спрессованные шмотья моха, копошась искал золотые монеты, зная, что в ранние времена при постройке дома или просто захудалой избёнки, хозяева старались (для счастья) в «красный угол» заложить золото.

С желанием подзаработать на расходы, в плотницкую в эту же артель, работающую в Верижках, где уже день проработал Николай, на второй день явился и Митька Кочеврягин. Из уважения, он перво-наперво, со всеми поздоровался за руку, к последнему подойдя к Николаю, Митька, не помнив раньше разладов с ним, с улыбкой протянул руку для здорованья сказал:

— Здорово, Николай Сергеич!

— Нет, Митьк! Я тебе своей руки не подам, а вместо руки могу предложить тебе вот кукиш, на него чего хошь-то и купишь, — дерзко отпарировал Николай Митьке.

— Почему так?! — опешил Митька.

— А так, около твоего дома пройти нельзя, прошлый раз твой Барбос с меня, с пьяного штаны спустил, в разор меня поставил и в стыд на всю улицу ввёл.

— А что же я не видел?

— А ты пьяный валялся, в бесчувствии был. Да и вообще, в недобрый час, мимо тебя и трезвым-то хоть не проходи. Пройдешь, так на второй день жди от тебя, как ты тряхословие сочиняешь, тебе на лихой язык попасть не мудрено. Нет, видно была раньше дружба, а теперь врозь! — с явной обидой на бывшего друга по охоте высказался Николай.

— Не почаешь чем объешься! — машинально вырвалось в ответ у Митьки. — Ну, как хош, не хош здороваться и не надо! Я на работу пришёл, а не только с тобой здороваться, отходя от Николая заключил Митька.

— Работа работе рознь, и, прежде чем к работе приступить, надо своим бакланом поразмыслить, — многозначительно, и всего скорее относя эти слова в адрес Митьки, но он уже отошёл от Николая и вряд ли их слышал. А чтобы вся артель слышала, Николай громогласно проговорил: — Эх, нас только похвали, да по черепушке поднеси, мы готовы гору своротить! — под общее одобрение артели сказал он.

С час артель работала молча, молчал Николай, молчали и остальные плотники, за исключением деловых выкриков: «Гляди!», «Держи!», «Помоги!»

— Робя! — обратился к артели Николай. — Мы, что-то больно по-ударному разработались, как бы нам к обеду-то не облениться, а к вечеру-то совсем не выдохнуться. Давайте-ка сделаем перекур, да, кстати, инструмент повостим, ты Гришк, точило в поверти, а я топор вострить стану. Ну, плотнички, золотые работнички у кого есть табачок, у того и праздничек, продекламировал перед артельщиками Николай. — Я вчера осьмушку табаку марки «Мужичок», в потребилки купил, так что кому не лень, закуривай! — раздобрился Николай, вынимая из кармана пузатый кисет.